сотрудниц агентства.
Катя посмотрела по сторонам в поисках француза, она хотела поблагодарить за заботу и хорошую компанию, но увидела лишь его спину. Оноре де Монтиньяк уходил по перрону в сопровождении брюнетки, которая держала его под руку.
В машине Катя открыла окно и глубоко вздохнула. С ней творилось что-то странное. Присутствуя здесь и сейчас, все видя и осознавая, она временами будто проваливалась в какую-то яму, и это не было сном.
– Может, в больницу? – сочувственно спросил Толик.
– Нет, не надо больницы. Я лучше потом сама врача вызову, если не полегчает. Мне надо на свежий воздух и выспаться. Толя, вези меня на Николину Гору. Оттуда поедешь в офис и скажешь, что я день отдохну с дороги. Если будут важные документы на подпись, вечером привезешь. Но лучше все на завтра…
К счастью, утром буднего дня выезд из Москвы свободен. К тому же на Рублевке они попали в зеленую волну светофоров. Ветер трепал Катины волосы. Ей казалось, что она летит или качается на гигантских качелях. Вот они свернули в поселок. В раскрытое окно доносился аромат сирени.
В этом поселке Катя всегда вспоминала детство. С мая и до конца лета бабушка снимала у подруги две комнаты в старом большом доме на станции «Удельная». Маленькая Катя обожала гонять по дачному поселку на велосипеде. Повсюду благоухали цветы, но начиналось это буйство цветения именно в мае – с сирени. В начале лета тонкий запах сирени сменялся пряным ароматом раннего чубушника, который в Москве за схожесть соцветий принято называть жасмином. Его белоснежные цветы благоухали и привлекали деловитых пчел. Через пару недель зацветал чубушник земляничный, который Катя обожала. Проезжая на велике мимо чужих участков, она чуть ли не каждый вечер привозила бабушке замысловатый букет из чубушника, ирисов и дельфиниумов. А потом появлялся лилейник-красоднев, флоксы и белая гортензия взрывались салютом прямо на обочине дороги. Северная улица, 1-й Северный проезд, Садовая, 2-я Северная, Полевая, Солнечная, Песочная складывались для нее в одну зеленую ленту. Как же любила Катя это жесткое велосипедное сиденье, эту свободу. Она представляла себя в открытом море на огромной белоснежной яхте, и ветер трепал ее развевающиеся волосы.
– Приехали, – донеслось до нее издалека.
Толик открыл дверцу машины и подал Кате руку. Она встала, но ноги опять подкосились. Уже второй раз за день он поймал ее и теперь растерянно поддерживал, не зная, что делать дальше.
– Так не пойдет, Екатерина Александровна. Присядьте пока обратно в машину и дайте мне брелок от ворот. Я подгоню машину к крыльцу и помогу вам войти.
Катя послушно повиновалась.
– Там еще код для снятия сигнализации… Наберешь один-два-три-четыре-пять. И ключи от дома, вот, возьми.
Когда они подъехали к крыльцу, Толик взял ее на руки, как пушинку, и поднялся по лестнице в дом, двери которого были предусмотрительно распахнуты.
– Куда? – шумно выдохнул он в прихожей.
Катя махнула рукой в сторону гостиной, где стоял широкий диван.
– Екатерина Александровна, вы как хотите, а надо