у Маши тоже есть брат. Как будто это автоматических сближало. Она вернулась в комнату, вытащила из баула полотенце, косметичку и пошла искать флигелёк с колодцем.
У чёрной, с едким духом гнильцы дверки в сенях обнаружились огромные галоши. Предположив, что они предназначены для выходов на «полуулицу», Аня, слегка брезгуя, всунула в них ноги и почапала по хлипкому коридору. В стенах было больше щелей, чем досок, ламп не было, но было совсем светло: сентябрьское солнце, розовое и раннее, золотило доски и сочилось из щелей щедрым розовым потоком.
Аня улыбнулась. Коридор закончился тупичком, открытым всем ветрам. Стены окончательно исчезли, но крыша ещё тянулась вдаль, последним усилием прикрывая каменный колодец, заросший зеленовато-серым, искрящимся на солнце мхом.
Ни крючка, ни полки. Хотя, возможно, для этой цели использовали колючие низкие ветки, нависавшие над колодцем и тянувшихся под, с позволения сказать, крышу. Листва ещё не опала и почти не пожелтела, и по бронзово-зелёным листьям скакали алые, рыжие и белые искорки.
Аня перекинула полотенце через шею, зажала косметичку коленями и покрутила вполне современный хромированный краник, к которому от колодца шла гибкая гофрированная труба.
– На стыке природы и техники, – хмыкнула она, мельком оглядываясь: чуть впереди – забор, разделявший двор на её и Антонинину половину, кусты красной смородины и заросший дикий малинник; сквозь ветви просвечивала давно не белёная стенка заброшенного свинарника. Глядя на всё это запустение, странно было думать, что когда-то тут был большой скотный двор, огород, участок… Когда-то – и ведь даже не так уж давно.
Вода из-под крана текла бодрая, холодная, но не ледяная, чуть затхловатая на вкус, иззелена-прозрачная. Ладони, когда она набрала воды в пригоршню, тоже стали зеленоватыми – как будто Аня смотрела на них сквозь очки из «Волшебника Изумрудного города»2.
Она плеснула воды в лицо, почистила зубы, расчесалась, но заплетаться пока не стала – всё равно без зеркала ничего путного не выйдет. Вытерев руки, намазалась душистым кремом, перебившим затхлый запах мягким пудровым ароматом.
Подволакивая ноги в великанских галошах, Аня вернулась обратно, зацепив по дороге мокрую ветку яблони и забрызгав блузку. После улицы (а колодец с чистой совестью можно было назвать стоящим на улице) в доме казалось тепло, даже душно. Она скинула галоши, на цыпочках пробежала в комнату (ноги всё-таки стали влажными) и собралась уже по-хорошему: перед огромным, в массивной медной раме зеркалом прибрала волосы, поправила перекрученную юбку, накинула жилет. Достала из старого пенальчика серёжки и белое колечко, побрызгалась духами и повесила на плечо дежурную кожзамовую сумку.
– Анечка! – позвала из кухни Антонина. Аня, чувствуя, как после похода к колодцу в ней разыгрался волчий аппетит, отыскала наконец свои тапки и быстро пошла на зов.
– Пахнет восхитительно! – искренне сообщила она, учуяв, что к запаху гренок добавился аромат сырников и, что было совсем уж чудесно, кофе.
– Я иногда Марусеньке