Ставку сами назовите.
Рябой, кажется, совершенно позабыл обо мне. Он даже отодвинул свою подругу, беспокойно теребившую его за рукав.
– Играть будем на этом столе, – заявил Рябой, указывая на зеленую поверхность, где еще недавно лежал ваш покорный слуга.
– Ничто не устроило бы меня в большей степени, – ответил Дюпон, усилив согласие отрывистым кивком.
Была названа сумма выигрыша. Мигом собрались зрители, и не только потому, что некто бросил вызов лучшему игроку, но и потому, что играли на деньги, а не на напитки, как обычно, – и деньги немалые.
Я же оглядывал помещение в надежде увидеть Дюпона – будто Дюпонов было два. Чувство облегчения при избавлении от гнева рябого грубияна отнюдь не заглушало внутреннего голоса, твердившего: «Зря Дюпон это затеял, ох зря!» Во-первых, я прекрасно знал из собственных наблюдений, что в случае проигрыша Дюпону было бы нечем расплачиваться. Во-вторых, противник Дюпона славился своим искусством. Как бы с целью напомнить мне об этом, позади шепнули: «Рябой – один из лучших в Париже бильярдистов». Правда, прозвучало не прозвище, а настоящее имя, да я его сейчас не припомню – столько всего с тех пор случилось.
Рябой положил деньги на стул. Дюпон сделал вид, что поглощен выбором кия.
– Сударь! – возмущенно воскликнул Рябой, три раза хлопнув по сиденью стула.
– Все равно деньги достанутся мне, – отвечал Дюпон, – а не вам.
– А если я выиграю? – Лицо лучшего бильярдиста в Париже из красного стало багровым.
Дюпон махнул рукой в мою сторону:
– Если вы выиграете партию без потерь, за удовлетворением не стесняйтесь обращаться вот к этому джентльмену.
По выражению физиономии Рябого я, к своему ужасу, понял, что в его понимании «удовлетворение» – это не только деньги. Усмешка, с какой он повернулся ко мне, раскрыла все варварские помыслы этого человека. Заранее предвкушая сладкую расправу, он даже предложил Дюпону сделать первый удар кием. Напрасно (и судорожно) пытался я вспомнить, где в рассказах По говорится о бильярдном таланте великого аналитика, – на память пришло только упоминание о нелюбви Огюста Дюпена к математическим играм вроде шахмат и предпочтение им простых забав вроде виста, в которых раскрываются истинные способности к логическому мышлению.
Дюпон тем временем открыл партию ударом столь неловким, что среди зрителей послышались смешки.
Рябой сделался очень серьезен. В его фигуре появилась даже грация, когда он один за другим стал забивать шары в лузу. Если я действительно испортил ему лучшую игру, то эта, без сомнения, была вторая по качеству. Я цеплялся за надежду, что Дюпон вдруг научится играть в бильярд или его неумение обернется хитроумным трюком. Увы, он бил все хуже и хуже. Рябому оставалось сделать три или четыре удара, чтобы игра закончилась в его пользу. Я принялся шарить по карманам, мысля оплатить Дюпонов проигрыш серебром, но, к несчастью, с собой у меня было всего несколько франков.
Дюпон, несмотря на неминуемость поражения, держался с похвальным достоинством.