которую они источали.
– Не только дети, – осторожно уточнила я.
Снова этот заискивающий тон. Нет бы сказать: «А ты их не так зовёшь, что ли?»
Ира фыркнула.
– Веришь в эти сказки?
– Это не сказки, а легенда.
– Без разницы.
– Сказки оживают, когда их рассказывают. Легендам рассказчик не нужен. Они бессмертны. Сказки чему-то учат или пугают. Легенды нужны, чтобы помнить.
– Ну и философия у тебя, подруга. И о чём же мы должны помнить, смотря на эти уродские камни? Или на тот страшенный дуб, по которому пила плачет? Сказочки для непослушных детей всё это. Чтобы за ворота не выходили, вели себя смирно и кашу мою за обе щеки лопали!
Почему Ира так завелась? Она уже не говорила, а кричала. Размахивала руками, словно отбиваясь от стаи комаров, которым приспичило подышать свежим зимним воздухом, а заодно полакомиться тёплой кровушкой. Повариха отчитывала меня, как ребёнка, который по простоте душевной громко назвал сорокалетнюю женщину бабушкой. Похоже, Ира не могла смириться с глупостью и наивностью маленьких обитателей интерната, чья фантазия безнаказанно заселяла эти места духами.
Мы прошли мимо огромной песочницы, которая сейчас смахивала на заледеневший прудик. Летом ребята проводили здесь большую часть свободного времени. Дети с богатым воображением и золотыми руками строили песчаные замки и лабиринты. Другие лепили пирожки и посыпали их рыжей пылью, добытой в варварских набегах на кирпичную сторожку Петровича. Ребята попроще и без фантазии убивали время за рытьём непримечательных ям. Зимой «волчата» перебирались со своими играми ближе к основному корпусу, и песочница сиротела, становясь похожей на бельмо в глазу мёртвого великана.
Аллея осталась позади, мы остановились на площадке у трёхэтажного здания, построенного (если верить детским байкам) из монастырского красного кирпича на многовековом фундаменте, который (тоже если верить байкам) заложила нечистая сила. Здание смотрело на нас со снисходительностью языческого бога, готового подарить огонь смертным в обмен на поклонение и жертвы. Мраморный лестничный марш, обжатый строгими перилами, мог вознести на второй этаж к парадному входу, отделанному крупными камнями, а мог и низвергнуть вниз – к уродливым корням патлатого дуба. Его необъятный морщинистый ствол выкинул вверх сотни скрюченных пальцев. Они дружно тянулись к небу, будто пытались вырвать из него кусок. В центре дуба было дупло, заколоченное трухлявыми досками. Там Петрович прятал бутылки с самогоном. Рядом с величавым деревом грейдер, рваными движениями разгребавший снежную осаду у лестницы, казался игрушечным.
Здесь мы с Ирой разошлись. Кухня, как и все хозяйственные помещения, располагалась на первом этаже. К его неприметному входу с дверью, обитой дешёвым чёрным дерматином, вела уже вытоптанная тропинка. Похоже, её вытоптал Петрович, чтобы спозаранку перешерстить холодильник в поисках закуски. Проводив Ирину до двери взглядом,