Спаси меня, вальс. Зельда Фицджеральд

жестом он показал на гамак, повешенный между колоннами, на котором храпели два молодых человека, положив рядом бутылку джина.

      – Знаешь, – неуверенно произнесла Алабама, – ты лучше скажи мистеру – но только, Танка, когда рядом никого не будет.

      – Правильна, – кивнул японец, прикладывая палец к губам. – Ш-ш-ш.

      – Послушай, мама, почему бы тебе не пойти наверх и не отдохнуть перед обедом? – предложила Алабама. – Ты ведь наверняка устала от долгой дороги.

      Когда Алабама вышла из комнаты родителей, Дэвид по ее растерянному лицу сразу понял, что произошло нечто неприятное.

      – Ну что?

      – Что? В гамаке спят пьяницы. Папа увидит, тогда не миновать бури!

      – Выгони их.

      – Да они шагу не сделают.

      – О Господи! Пусть Танка проследит, чтобы они дали нам спокойно пообедать.

      – Думаешь, Судья поймет?

      – Боюсь, что…

      Алабама огляделась с несчастным видом.

      – Ну… Полагаю, рано или поздно наступает момент, когда приходится выбирать между ровесниками и родителями.

      – Они совсем плохи?

      – Почти безнадежны. Если послать за врачом, то без драмы не обойтись, – бросила пробный шар Алабама.

      Дневное муаровое сияние солнца наводило глянец на безликие, по-колониальному затейливые комнаты, а также на желтые цветы, свисавшие с камина, как вышитая тамбуром салфетка. Это было будто священное сияние, высвечивавшее склоны и лощины грустного вальса.

      – Непонятно, что можно сделать, – решили оба.

      Алабама и Дэвид опасливо ждали в тишине, пока удар ложкой о жестяной поднос не возвестил об обеде.

      – Очень рад, – заметил Остин, наклоняясь над розой, вырезанной из свеклы, – что вам удалось немного приручить Алабаму. Кажется, она стала неплохой хозяйкой.

      Судью потрясла свекольная роза.

      Дэвид подумал о своих оторванных пуговицах.

      – Да, – сдержанно произнес он.

      – Дэвиду здесь хорошо работается, – испуганно вмешалась Алабама.

      Она уже собиралась нарисовать картину домашних радостей, как услыхала громкий стон, донесшийся со стороны гамака. С видимым усилием одолев порог столовой, в дверях показался молодой человек и уставился на собравшихся. Каким он был с перепоя, таким его увидели сидевшие за столом – и не заправленную в брюки рубашку тоже.