судить объективно, такая возможность была: время было весенние, самая пора для созревания ранних «бабур», или сморчков, а также прочих даров лесного массива, так манящих собой деревенских жителей, сдающих их под видом деликатесов в городские кофейни и рестораны.
В дому же тем временем происходило настоящее смертоубийство, и кровь у бомжа текла не только уже из лопающихся кровоподтеков, но и изо рта, и из ушей, и прочих отверстий. Избиваемый человек только хрипел, отхаркивался и всхлипывал, слабо соображая, что происходит вокруг, а Аронов пинал уже туловище, на коем не было видно ни единого мало-мальски не тронутого побоями места. Не оставалось сомнений, что если безжалостный мститель сейчас не уймется, то дальше он уже пинать вонючий окровавленный труп. Что-то такое, видимо, промелькнуло и в голове у бывшего полицейского, еще совсем недавно призванного охранять закон и порядок, и, наверное посчитав, что один враг уже жестоко наказан, бывший блюститель правопорядка устремился на улицу, чтобы окончательно довершить свое ужасное мщение и чтобы проучить того, второго, нахала, посмевшего нарушить память родителей и святость построенного ими жилища.
Тот в это же самое время, прихрамывая на поврежденную от первого знакомства с хозяином ногу и вереща что есть мочи: «Спасите!», перебрался уже через рухнувшее на землю звено некогда высокого и сплошного забора и теперь ковылял в сторону густой лесопосадки, где вполне было можно спрятаться, а затем затеряться. Павлу казалось, что это будет несправедливо и что он непременно должен был наказать обоих нарушителей спокойствия его отчего дома, поэтому бросился вдогонку за удирающим бедолагой. Нагнал он его уже порядочно углубившимся в лесопосадку, но такой ненависти, какая кипела в нем в первый момент, когда он имел неудовольствие улицезреть обоих вонючих мерзавцев, в нем сейчас уже не было. Очевидно, она «подспала» от быстрого бега и свежего воздуха. Беглец же, услышав за свои спиной тяжелый, все более приближающийся бег сильного и крайне опасного в этого миг бывшего полицейского, справедливо сообразил, что скрыться все равно не сумеет, поэтому сам, без чьей либо помощи, посчитал лучшим рухнуть на землю и, перевернувшись на спину, сделал жалобное лицо, наполнил глаза слезами и, лишь только Павел приблизился, стал молить о пощаде:
– Пожалуйста, не трогай меня, мы не знали, что это дом такого человека, как ты. Поверь, если только такое подозрение закралось к нам в голову, мы бы ни за что на свете не сунулись в эти хоромы, а нашли бы себе другое, более простое, пристанище.
Аронов, как уже сказано, не был уже настроен так кровожадно, как даже несколько минут ранее, но в запале, пока бомж произносил свой молящий о снисхождении монолог, все-таки десяток раз съездил его прочным ботинком по лицу и остальным частям гниющего и излучающего смрад тела. Наконец, вероятно исчерпав мстительность своей в основном дружелюбной натуры и выплеснув весь тот негатив, какой копился в нем последние несколько месяцев, мужчина смог все же