a нечистый поток, в котором все стирается, но не становится от этого чистым, грязные дома, уродливые улицы, еще более уродливые лавки и церкви, в которых полно непристойных картинок». Но даже доктор Джонсон, этот великий англичанин, считал, что не побывавший на континенте «всегда ощущает неполноценность, не видев того, что должен увидеть каждый». Приехав в Париж в 1775 году в возрасте шестидесяти шести лет, он сменил свой обычный коричневый сюртук, черные чулки и простую рубашку на белые чулки, новую шляпу и замысловатый французский парик. Он твердо решил не переживать из-за своего скверного французского и объяснялся исключительно на латыни.
Предполагалось, что благодаря Гран-Туру английская элита станет более терпимой к заморским идеям: ведь всегда легче писать пасквили и насмехаться на расстоянии. И действительно, к концу XVIII века появились жалобы, что офранцуживание становится в Англии условием для продвижения по службе. Такие драматурги, как Корнель и Расин, вызывали большее восхищение, чем Шекспир, а английские поэты Поуп и Э. Р. Эддисон стали подражать стилям французского стихосложения. Однако остальные англичане думали абсолютно иначе. Короче говоря, очень многие из них всегда терпеть не могли французов. И это чувство было взаимным. В Англии нет, наверное, ни одного самого крошечного городишки, который не обзавелся бы французским «побратимом» для достижения лучшего понимания между двумя культурами. Но это пустое занятие: несмотря на все эти взаимные визиты членов городских советов, vins d’honneur – угощений в чью-либо честь – и поездок школьников, глубокие разногласия и взаимные подозрения представителей обеих культур остаются. Это тонко уловил в 1973 году французский министр культуры писатель Морис Дрюон, который сказал, что «у элит наших стран наблюдается тенденция восхищаться друг другом, а у народов – относиться друг к другу с презрением».
Целые столетия враждебности трудно преодолеть посредством нескольких тостов и спичей, произнесенных почтенными людьми среднего возраста. Всем нам необходимы враги, а французы – вот они, совсем под рукой, да еще с такой очевидностью плюющие на интересы кого бы то ни было еще. Две нации теперь не уступают друг другу ни в экономике, ни в военной силе и представляют друг для друга удобный фон для противопоставления: обе стороны могут относиться к другой свысока, но им друг без друга не обойтись. И все же французы по-прежнему предоставляют англичанам поводы презирать их. Никто не сомневается, что, если бы Гитлеру удалось вторгнуться в Британию, откуда-нибудь непременно взялось бы правительство типа вишистского. Но в том-то и дело, что этого не произошло, поэтому моральный капитал, накопленный за последнюю мировую войну, у англичан остался. А предпринятые позже неблагодарными французами попытки исключить Британию из Европейского экономического сообщества лишь подтверждают, что враждебность между нациями