Страх мой остался лежать на ковролине рядом с лифтом (спасибо Костантино, мать его за ногу). На то, что я осталась одна, без группы, и иду непонятно куда, непонятно с кем, мне тоже было плевать с той самой башни, которая лучше пизанской. «Что же тогда? – думала я, глядя на широкую спину японца-китайца, – что меня такое гадкое гложет?»
Ответ пришёл секундой позже: оказывается, я волновалась за свой чемодан, стучавший колёсиками по тёртой брусчатке позади моего попутчика, а точнее, за то, что лежит у него внутри. Меня внезапно кольнула фантазия, что всё это хитрый план, что японец-китаец и Костантино на самом деле заодно, и им ничего в жизни не нужно, кроме как отобрать у меня чемодан. Я непроизвольно сократила дистанцию на случай возможного похищения чемодана, хотя прекрасно понимала, что ничегошеньки не смогу сделать с этим странным человеком, полчаса назад расправившимся с Костантино.
Неожиданно японец-китаец остановился на краю тротуара (я чуть не вписалась в его спину), поднял руку вверх в фашистском приветствии и коротко, но звонко свистнул. На другой стороне улицы в ту же секунду затормозил кремовый «Мерседес», и небритый мужик за рулём ладошкой поманил нас к себе.
– Via Garibaldi, sedici, prego[17], – назвал японец-китаец адрес.
Водила мотнул головой, мол, залезайте.
– Вы, это, поосторожней там, – сказала я, когда японец-китаец располагал чемодан в огромном внутреннем пространстве багажника.
Японец-китаец кивнул, а после сделал рукой жест, будто застёгивает на губах молнию. Я поняла, что лучше мне помолчать, влезла на заднее сиденье «мерса» и зачем-то заблокировала обе двери. Японец-китаец сел рядом с водителем. Через пару секунд машина тронулась.
8. Новости – слоновости
В квартире японца-китайца я первым делом оккупировала ванную. Переоделась в домашнее – не хотелось оставаться в том, в чём я валялась на полу в гостинице, да и вообще, смена места жительства, как мне кажется, предполагает смену одежды. Я влезла в свежие джинсы, выбрала огромную белую майку «GAP» и завязала волосы в два инфантильных хвоста.
Когда я сняла с себя свитер и лифчик, в зеркале моему взору предстал красновато-васильковый синяк вокруг левого соска, оставленный пальцами Костантино. «Лучшее снотворное – руки любимого мужчины…», – вспомнила я его слащавый голос.
– Мразь, – произнесла я вслух, – скотина вонючая…
Фантомы недавно испытанного страха и унижения без стука вломились ко мне в голову. Зубы сами собой стиснулись, а кулаки сжались. На глазах навернулись слёзы.
– Сволочь, как разукрасил…, – уже почти плача прогнусавила я.
Чтобы взять себя в руки я срочно представила Константина Натановича Говенько, скрюченного после удара в пах, потом его же голого в постели, а потом и процесс принудительного заливания в его ротовую полость «Русского эталона». Аутотренинг своё дело сделал – злость отхлынула. Я сделала пару-тройку глубоких вдохов-выдохов и успокоилась окончательно. Надела майку прямо на голое тело, предварительно намазав синяк троксевазином (у