по-французски с усталой пожилой монахиней, она оглянулась на Бориса и махнула рукой в самый конец коридора.
– Идемте, она там, – пригласил Аркадий Петрович.
Как бы в ответ открылась последняя дверь, и знакомая худенькая фигурка в белой косынке с крестом вышла к ним. Борис сделал шаг вперед и застыл на месте. Горло перехватило, и он смог только прошептать пересохшими губами:
– Варька!
– О Господи! – Она уже висела у него на шее, счастливо смеясь и плача одновременно. – Ты наконец вернулся, ты живой!
– Не волнуйтесь, Варенька, живой и здоровый, – рассмеялся Горецкий. – Экий молодец, отощал только немного. Но это дело поправимое.
Борис оторвал сестру от себя и заглянул в залитое слезами лицо.
– Ну что же ты плачешь? Все уже позади, я здесь…
Она ничего не ответила и спрятала лицо у него на груди. Борис понимал сестру с полуслова, так было с самого детства. И сейчас он понял, что ее гложет иная боль, кроме беспокойства за брата.
– Что с тобой, сестренка? – Он снова отстранил ее от себя и внимательно заглянул в глаза. – Ну, рассказывай!
– Там Петр. – Она кивнула на дверь палаты, откуда только что вышла.
– Петька Алымов здесь? – вскрикнул Борис. – Вот это да!
Он рванулся было к двери, но посмотрел на опущенную голову сестры и остановился.
– Что? – спросил он глухо. – Он ранен? Тяжело?
– Это из-за ноги, ты знаешь, – тихо ответила она. – Открылось сильное воспаление, десять дней он был в горячке. И тогда ногу ампутировали по колено.
– А сейчас, что сейчас?!
– Сейчас он в депрессии, плохо ест и совершенно не хочет поправляться.
– Но он в сознании? Узнает меня?
– Узнает, но захочет ли говорить…
– Да что у вас здесь происходит?! – вскричал Борис. – Говорить он со мной не захочет…
Он рванул на себя ручку двери и влетел в палату. Комнатка была маленькая, с чисто выбеленными стенами, крохотное окошко затянуто накрахмаленной занавеской. Несмотря на малые размеры, в палату были втиснуты три кровати. Борис не узнал Алымова, пока Варя не тронула его за рукав и не повернула в нужном направлении. Петр лежал на спине, по горло закрытый одеялом. Глаза его были открыты и невидяще уставились в потолок. Борис поразился неестественной бледности алымовского лица.
– Эй, – тихонько позвал он и наклонился.
Алымов вздрогнул, глаза его повернулись к Борису, раскрылись изумленно.
– Борис! – выдохнул он. – Живой!
Голос был прежнего Петра Алымова, с кем прошел Борис немало дорог, когда отступали от Орла до самого Новороссийска. Борис обнял друга за плечи и поразился их худобе.
– Ты что его не кормишь, что ли? – повернулся он к Варе.
Та не ответила, а Борис с грустью заметил, что глаза у Алымова снова погасли. Варя вышла в коридор, и в открытую дверь Борис увидел, как она взяла у Горецкого какой-то маленький бумажный пакетик и спрятала