(Убегает.)
Вот так-то всё, Петр Игнатьич. Баламутный он у меня, втемяшит что в башку, не выбьешь никак; только даром тебя потревожили. А как жил малый, так пусть и живет. Держи малого – твой слуга.
Так как же, дядя Аким?
Что ж, я, тае, воли с малого не снимал, только бы не тае. Хотелось было, значит, тае…
И что путаешь, сам не знаешь. Пусть живет, как жил. Малому и самому сходить неохота. Да и куда нам его, сами управим.
Одно, дядя Аким: если ты его на лето сымешь, он мне на зиму не нужен. Уж жить, так в год.
На год и заложится. Мы дома, в рабочую пору, коли что, принаймем, а малый пусть живет, а ты нам теперича десяточку…
Так как же, еще на год?
Да что ж, уж видно тае, коли так, значит, видно уж тае.
Опять на год, от Митревой субботы. В цене ты не обидишь, а десяточку теперь дай. Вызволь ты нас. (Встает и кланяется.)
Что ж? Коли так, так так – до трактира дойти и могарычи. Пойдем, дядя Аким, водочки выпьем.
Не пью я ее, вино-то, не пью.
Ну, чайку попьешь.
Чаем грешен. Чаем, точно.
И бабы-то чайку попьют. Ты, Микита, смотри, овец-то перегони да солому подбери.
Ладно.
Вишь, пристали, скажи да скажи, как с девками гулял. Эти истории рассказывать долго будет. Женись, говорит, на ней. На всех да жениться – это жен много наберется. Нужно мне очень жениться, и так не хуже женатого живу, завидуют люди. И как это меня как толконул кто, как я на образ перекрестился. Так сразу всю канитель и оборвал. Боязно, говорят, в неправде божиться. Всё одна глупость. Ничего, одна речь. Очень просто.
Ты бы хоть огонь засветил.
На тебя глядеть? Я тебя и так вижу.
Ну тебя!
Микита, иди скорей, тебя человек один спрашивает, однова дыхнуть.
Какой человек?
Маринка с чугунки. За углом стоит.
Врешь.
Однова дыхнуть.
Чего же ей?
Тебе приходить велела. Мне, говорит, Миките только слово одно сказать надо. Стала я спрашивать, а она не сказывает. Только спросила: правда ли, что он от вас сходит? А я говорю: неправда, его отец хотел снять да женить, да он отказался, у нас на год еще остался. А она и говорит: пошли ты его ко мне, ради Христа. Мне, говорит, беспременно нужно ему слово сказать. Она уж давно ждет. Иди же к ней.
Ну ее к Богу. Куда я пойду?
Она