женитьбы на Алин Кармалиной.113
Все это сдлалось незамтно.114 Сначала военная служба съ сознаніемъ того, что поступленіе на службу во время войны есть что то нетолько хорошее, но благородное, возвышенное, потомъ выходъ въ отставку и занятіе въ деревн въ земств, и устройство школъ учебныхъ и ремесленныхъ, и больница, которую устроила мать. Все это казалось хорошимъ, благороднымъ. Потомъ болзнь матери, его уходъ за ней и роль нжнаго, преданнаго сына, все это было добрые, благородные поступки. Потомъ съ послдней зимы сближеніе съ Кармалиными. И это было все очень хорошее. Нехорошо было немножко то, что т первые планы борьбы со зломъ землевладнія были забыты и оставлены и что, вмсто того чтобы освободить себя отъ землевладнія, какъ онъ хотлъ этого и ршилъ и зналъ, что должно сдлать, въ первые времена молодости, онъ владлъ теперь всмъ большимъ имніемъ матери и еще получилъ наслдство тетокъ.
Теперь только онъ видлъ, что все это были только ширмы, за которыми онъ скрывалъ себя, свою неправду, и что началось это съ того самаго времени, какъ онъ, совершивъ этотъ скверный поступокъ съ Катюшей, такъ ужаснулся его, что не только не сталъ поправлять, но сталъ думать, помнить о немъ и такъ съ тхъ поръ и пошелъ все подъ гору, все больше и больше сталъ лгать себ и обманывать себя. Теперь только вся эта ложь сразу соскочила съ него.
Проходя Арбатскими воротами, онъ вспомнилъ, что общалъ обдать Кармалинымъ.
«Нтъ, не пойду, – подумалъ онъ, чувствуя такой полный разладъ между своимъ теперешнимъ настроеніемъ и настроеніемъ ихъ дома, что ему показалось невозможно сидть среди нихъ, слушать ихъ, говорить съ ними. – Нтъ, не пойду».
И онъ вернулся домой въ свою большую, роскошную квартиру, въ которой онъ жилъ съ матерью, въ которой онъ продолжалъ жить, оставивъ и лакея и повара. Теперь, войдя въ свою столовую съ рзнымъ дубовымъ шкапомъ и стульями и каминомъ и заглянувъ въ гостиную съ ея драпировками, роялью, цвтами и картинами, все это показалось ему чмъ то постыднымъ. Какъ могъ онъ такъ перемниться и дойти до этого. «Все, все не то. Все это перемнить надо, – говорилъ онъ себ, – все это обманъ, все это ширмы, скрывающiя праздность, развращенность, жестокость. Ширмы, какъ эти выжженныя Алиной, которыя я купилъ на базар. Базаръ съ разряженными дамами въ дорогихъ туалетахъ, продающихъ шампанское, цвты, вера для бдныхъ. Ложь, ложь, ложь! И я весь по уши въ ней». На столик за ширмами115 была еще записочка отъ Алины. Въ записочк было116 написано: «maman велитъ сказать Вамъ, чтобы Вы не вздумали гд нибудь обдать, выходя изъ суда. Если Вы не освободитесь