Валерьянъ шелъ въ своемъ мундир, постукивая новыми лаковыми сапогами по каменнымъ плитамъ, мимо. Онъ шелъ къ священнику на промежутокъ[?] между ранней и поздней. Народъ разступался передъ нимъ и кланялся. Онъ шелъ и чувствовалъ себя отъ безсонной ли ночи, отъ праздника ли, отъ любви ли къ Катюш особенно возбужденнымъ и счастливымъ. Кто узнавалъ его, кто спрашивалъ: «кто это?» На выход изъ церкви среди нищихъ, которымъ Валерьянъ раздалъ денегъ, онъ увидалъ Катюшу съ Матреной Павловной. Они стояли съ бока крыльца и что то увязывали. Солнце уж встало и ярко свтило по лужамъ и снгу. Пестрый народъ прислъ на могилкахъ. Старикъ кондитеръ Марьи Ивановны остановилъ его, похристосовался, и его жена старушка, и дали ему яйцо. Тутъ же подошелъ молодой мужикъ, очевидно найдя, что лестно похристосоваться съ офицеромъ бариномъ.
– Христосъ воскресъ? – сказалъ онъ и, придвинувшись къ Валерьяну такъ, что сильно запахло сукномъ мужицкимъ и дегтемъ, три раза поцловалъ Валерьяна въ самую середину губъ своими крпкими, свжими губами. Въ ту самую минуту, какъ он поцловался съ этимъ мужикомъ и бралъ отъ него темновыкрашенное яйцо, Валерьянъ взглянулъ на Катюшу и встртился съ ней глазами. Она опять покраснла и что то стала говорить Матрен Павловн. «Да отчего же нтъ?» – подумалъ Валерьянъ и направился къ ней.
– Христосъ воскресъ, Матрена Павловна? – сказалъ онъ.
– Воистин, – отвчала Матрена Павловна, обтирая ротъ платочкомъ. – Чтожъ, все кончили?
Минутку онъ поколебался; потомъ самъ вспыхнулъ и въ туже минуту приблизился къ Катюш.
– Христосъ воскресъ, Катюша? – сказалъ онъ.
– Воистин воскресъ, – сказала она и, вытянувъ шею, подвинулась къ нему, блестя своими, какъ мокрая смородина, блестящими черными глазами.
Они поцловались два раза, и она какъ будто не хотла больше.
– Чтожъ? – сказалъ онъ.
Она вспыхнула и поцловала 3-й разъ.
– Вы не пойдете къ священнику? – спросилъ Валерьянъ.
– Нтъ, мы здсъ, Валерьянъ Николаевичъ, посидимъ, – сказала она, тяжело, радостно вздыхая и глядя ему прямо, прямо въ глаза своими кроткими двственными, любящими глазами.
Бываетъ въ сношеніяхъ съ любимымъ человкомъ одна минута, одно положеніе, въ которомъ особенно и лучше и дороже всего представляется этотъ человкъ. Такой минутой была эта для Валерьяна. Когда онъ вспоминалъ Катюшу, то изъ всхъ положеній, въ которыхъ онъ видлъ ее, эта минута застилала вс другія. Черная гладкая головка, блое платье съ складками, такъ двственно охватывающее ея стройный станъ, и эти нжные глаза, и этотъ румянецъ, и на всемъ ея существ дв главныя черты – чистоты, двственности и любви не только