лицо и новое имя.
Бог палкой не бьет
Муся в ужасе выходила из квартиры Полонской. Почти все жители двора вышли смотреть.
– Пожила в старухиной комнате на халяву? – буркнула Гордеева с галереи. – Получай, скотина! Бог палкой не бьет!
Муся рыдала и тряслась:
– Я шо?! Товарищи! Кого вы слушаете?! Эта старуха вообще немцами командовала! А те две и Косько с двенадцатой с румынами жили. А я ничего не сделала!
– Еще как сделала! И за что? За комнату вонючую! А повесьте ее в сквере через дорогу, чтоб патроны не тратить! – глядя в глаза Мусе, крикнула Аська.
– На шо она нам в сквере – шоб воняла, как при жизни, только сильнее? – отозвалась Нюся.
Дашка, Муськина подруга по комнате и белошвейному делу, не вышла, она выглядывала, обмирая от страха из окна комнатки на втором этаже.
– Пошла, гнида! – Патруль брезгливо подтолкнул Мусю прикладом, как будто боялся запачкать пальцы и прикоснуться, заразиться… – Разберутся с тобой. Не сомневайся! Со всеми предателями разберутся! – строго прикрикнул он во двор.
– Думаешь, это она меня сдала в сорок первом? – спросила, не поворачиваясь к Нюсе, Женька.
– А кто ж еще?
– Была б уверена, сама бы застрелила еще неделю назад, – произнесла в никуда Женька и пошла домой.
– Лучше б ты этому дураку Григору яйца отстрелила, – вздохнула Нюся. – Вот что мне теперь делать?
– Снимать штаны и бегать, – хмыкнула Женька. – Пусть рожает. В двадцать два примы из нее все равно не получится.
Нюся осталась одна на коридоре и вздохнула в окошко дочери:
– Может, Котька Беззуб вернется? Вы ж там по малолетке крутили амуры… Хотя… кто ж на тебя, дочечка, с прицепом румынским теперь позарится…
Если бы Вайнштейн знал, как его оплакивает Аня и как бесится Женя, он бы обязательно расцвел своей неотразимой улыбкой фартового одесского пижона. Эти женские эмоции его бы точно согрели, хотя тепло ему сейчас было без надобности. Боря ехал практически плечом к плечу с плачущими, истекающими пóтом, адреналином и смертным ужасом людьми на полу теплушки, которая увозила «татарских предателей-коллаборационистов» на новые поселения. Мужчин было меньше трети, в основном – женщины с детьми и старики.
Он не замечал пропитанных за неделю пути своими и соседскими испражнениями штанов, липкой вонючей рубахи, не чувствовал зуда и жжения от опрелостей и укусов вшей. Вайнштейн лихорадочно думал. Да, конечно, за те пятнадцать минут, которые ему дал на сборы отряд НКВД, он взял самое нужное и ценное, показательные часы с парой колец, чтобы если отнимут – дальше не обыскивали, и несколько камешков. Остальные оставил – не успел. Дома он камни не хранил, но шепнул Аньке, где половина. Несмотря на всю свою легендарную кошачью лень и любовь к комфорту, он оставался хищником. Аньке он сразу все объяснил, почуял своим воровским инстинктом за неделю. Но расслабился,