что я оказался способен ей противостоять. Она кивнула.
– Хорошо, обратись к моему управляющему. Он подберет для тебя подходящее жилье.
Она помедлила, постучав пальцами по подлокотнику.
– Не надумал еще поступать ко мне на службу?
– Я пока раздумываю, госпожа, – сказал я: и не покривил душой. Я уже всерьез раздумывал о том, чтобы принять ее предложение, лучшее из возможных, – хотя еще не сдался!
Артемисия понимала, что до весны мне все равно некуда деваться. И она отпустила меня. Я поселился на свободе: так же, как в Персеполе, я снял домик, подходящий для меня с семейством и наших четверых слуг. Мелиссу Поликсена тоже взяла, хотя старая родоска с трудом перенесла это путешествие.
Через некоторое время Артемисия опять позвала меня и мою жену. Ей хотелось похвастаться тем, что я уже сам заметил: она строила новые корабли. На верфи дни напролет скрипели пилы, стучали молоты, пахло сосной и горячей смолой. И хотя новых судов было немного, – не больше десятка, – я понял, что в морском деле царица тоже знает толк. Она разъясняла нам, что к чему, не хуже моего тестя Критобула.
Потом царица ненадолго отвлеклась, заговорив с мастеровыми. А Поликсена вдруг толкнула меня в бок и прошептала, показав в сторону гавани:
– Гляди!
Я присмотрелся, и сердце мое забилось сильнее. Среди карийских судов я увидел корабль Фарнака, который мы оба так хорошо помнили, – с тараном-драконом и красными полосами, напоминавшими обнаженные ребра.
Глава 6
Эта зима оказалась для всех нас непривычно холодной, ветреной, дождливой. Милет так же, как и Галикарнас, продуваем всеми ветрами, – но несколько лет подряд мы зимовали в Вавилоне и успели забыть о подобном коварстве приморских городов. Артемисия-младшая серьезно простудилась, и три ночи Поликсена не отходила от нее. Потом, когда девочка пошла на поправку, заболел Медон.
Я сидел с моим мальчиком, сменив жену; я с жалостью поглядывал на осунувшееся лицо Поликсены. Она спала, по-детски приоткрыв рот, словно беззвучно умоляла о том, о чем никогда бы не сказала вслух. Пусть кончатся когда-нибудь эти скитания! Неужели мы вечно обречены жить, не зная, где приклоним голову завтра, как добудем себе пропитание и кто окажется нашим новым хозяином?..
Потом Медон начал метаться в жару и хныкать: я обтирал тельце сына тканью, смоченной в отваре шалфея. Когда мальчику стало легче и он затих, я разбудил няньку, доверив ей обоих детей, и сам устроился рядом с женой. Но сон не шел.
Что будет с нашими детьми – что мы оставим им в наследство, и какое будущее им уготовано?.. Если для меня и Поликсены вернуться на Родос, даже на Крит почти равносильно смерти, детям придется вдвойне расплачиваться за грехи отцов. Им заказан путь в любое общество: а ведь эти несмышленыши еще даже не понимают, в чем они повинны… Но так бывает всегда – или почти всегда!
Утром Медон, как и Артемисия, почувствовал себя лучше: он был крепким мальчиком. Однако я сказал Поликсене:
– Нашим