Пандиона тоже просилась с нами, однако мы не взяли девочку, опасаясь давки и буйства толпы. Артемисия сегодня пребывала в отвратительном настроении и плохо владела собой – это я превосходно понимал; и, уж конечно, причиной этого было не мое своеволие. Но, тем не менее, когда я проводил Гармонию до дому, сестра продолжала корить себя за то, что навлекла на меня неудовольствие правительницы.
– В такой день поводом для гнева может стать любой пустяк! – воскликнула Гармония, когда мы прощались.
В глубине души я понимал, что она права. На несколько дней Артемисия затворилась в своем дворце, приводя в порядок дела, заброшенные в ее отсутствие, и обо мне не вспоминала. Но все равно – я и моя семья ощущали себя как приговоренные.
Это чувство усугубилось траурным настроением, воцарившимся в городе. Следом за правительницей начали прибывать корабли и обозы с ранеными и мертвыми, а также длинные списки погибших – скольких удалось опознать. Тяжелораненых оказалось не так много: большинство таких страдальцев умерли по дороге или были оставлены товарищами, поскольку не было возможности их перевозить. Но Галикарнас скоро наполнился плачем и стенаниями вдов и сирот и запахом смерти – смрадом разлагающейся плоти, гниющих ран и ужасным запахом горящих тел. За городскими стенами день и ночь пылали погребальные костры: хотя далеко не всем родные могли воздать такие почести, поскольку дерева не хватало. Надвигалась долгая зима, а с припасами было туго. Уже ощущалась нехватка еды, льняных тканей, лампадного масла и других необходимых вещей.
Я испытал все это, будучи сатрапом, – я помогал милетцам оправиться от удара, когда Ксеркс вернулся домой после Марафонской битвы; и я помню, как в дни моей юности Линд был в осаде. Но никогда еще я не наблюдал ужасов войны так близко.
Большинство женщин в городе в эти дни помогали ухаживать за ранеными – Гармония и Поликсена тоже захотели поучаствовать в благом деле. Сестре я дал разрешение, а наши с Поликсеной дети были еще слишком малы и постоянно нуждались в матери. У нее от такой работы могло пропасть молоко! Пандиону, разумеется, мы тоже не пустили. А вместо жены я ходил к больным сам, заодно приглядывая за сестрой.
Воинов выхаживали не только дома, но и при храмах, и в лагере за городскими стенами: они лежали рядами на войлочных подстилках, под навесами – и просто под открытым небом. Мы с Гармонией навещали их вместе с другими, в сопровождении наших рабов; сбиваясь с ног, мы выполняли суровые указания лекарей. Когда выдавалось время, я присаживался возле раненых и пытался выспросить, что делается теперь в Элладе и каковы настроения греков. Меня узнавали – кто мог, отвечал мне охотно, делясь пережитым, но солдаты Артемисии мало что могли сказать. Они помнили только, как их смяли и беспощадно уничтожали; помнили ужас, овладевший всеми, когда они падали под ударами спартанских мечей и их топтали враги и свои… Теперь эти простые вояки только неустанно благодарили судьбу за избавление – и за то, что не они, а персы во главе с военачальником Мардонием приняли