Саша его взгляд, в котором снова голубизна привычная появляться стала, ловит, опять держит, не прикасаясь. Саша тот вечер помнит всё ещё очень отчётливо.
Ярик ему тогда всё почти рассказал. Почти, потому что Саша чувствовал что-то укрытое от него.
Сашу тогда вместе с ним ломало, кости выкручивая. Саша боялся, что вместе с ним и сорвётся, в этой изломанной душе потерявшись.
– Я любил её безумно… В ней вообще весь смысл этого мира был. Она единственная была, кто меня понимала и принимала в этой жизни. Только ей до меня дело было. Понимаешь, когда ты пятый ребёнок в семье… Да ещё и вечно болеющий, хилый и надежд многообещающих не подающий… Ты не особенно нужен. Просто лишний рот… А Ира меня не оттолкнула. Первая, кто в душу заглянуть захотела. Я ведь из-за неё с этим делом связался, хотел повышение получить, чтобы жить стало легче хоть немного, а обернулось всё так… Я не хочу жить. Вообще не хочу. Я к ней хочу, но… мне стыдно. Стыдно просто сдаться и уйти, не найдя эту тварь! Он или она стольким людям жизни поломал! Я найду, найду и убью! А потом просто… по венам можно… или с моста… или ещё как-нибудь…
– А если попробовать жить? Ты же её не оживишь своей жертвой? Что если там – только пустота? А здесь у тебя останутся воспоминания.
– Воспоминания… Они и убьют меня, Саш! Я с ума сходить начинаю и мне страшно. Я не хочу безумцем, ни на что в этой жизни не способным, остаться. Оболочкой пустой… Я этого больше всего боюсь – не успеть. Не успеть убийцу найти и сорваться.
– Зачем же на кладбище тогда приходишь? Тебя же там ломает сильнее, чем просто в водовороте рутины?
– Я… не могу не приходить. Меня тянет туда. Безумно к ней тянет… Ты любил когда-нибудь? По-настоящему?
– Нет. Я никого не любил, Яр. Никогда.
Саша из круговерти, в его голове пронёсшейся, вырывается, снова на взгляде напротив концентрируясь. Голубизна ярче становится, серость почти окончательно вытеснив, и Саша глаза прикрывает устало, покачивается невольно.
– Саш? – испуганное слышит.
– Это ничего, – уголком губ дёргает, слепо за спинку стула цепляясь и опору снова обретая. – Голова закружилась.
Глаза открывает, тут же с недоверчивостью, вокруг Ярика почти клубящейся, встречаясь. Улыбается уже искренне. Ему этот мальчишка нахохлившегося воронёнка напоминает, с чёрным гнездом на голове.
– Но как ты это делаешь?
– Что именно? – Саша бровь гнёт вопросительно.
– Ты же… силы возвращаешь. Или свои отдаёшь. Я не понимаю!
– А может и не надо? – повторяет тот уже когда-то сказанное и отворачивается. – Пойдём, чаем угощу, а ты поведаешь мне о своей… тени.
– Не пойму, ангел ты что ли мой? – бормочет Ярик, на табуретке с ногами пристраиваясь.
Саша замирает, плечи как-то странно горбит, усмехается горько, к Ярику лицом не поворачиваясь, отвечает:
– Вот уж не думаю. Смотри сам – крыльев же нет!
И смеётся. Яр почему-то легко угадывает боль, умело скрываемую