начали везти домой разные диковины: расписные саркофаги, алебастровые сосуды, маленькие резные фигурки из ярко-синего камня. В моем дворце в Нейи целых три комнаты заняты египетскими артефактами. И на каждый день рождения Наполеон дарит мне что-то новенькое. В прошлом году это была статуя египетского бога Анубиса. А за год до этого – женская корона из золота и лазурита. Когда-нибудь, когда я стану слишком дряхлой, чтобы устраивать празднества в честь брата, я обряжусь в египетский лен и украшу грудь и запястья золотом. А после этого умру с честью – как Клеопатра. Она не стала дожидаться, пока ее убьет Август Цезарь. Она сама распорядилась своим телом.
– Ты чересчур увлекаешься древностью. – Он встает и, хотя не в силах отвести от меня глаз, говорит: – Надень что-нибудь другое!
Я стягиваю наряд через голову и бросаю на кресло. После этого иду через комнату и нагишом замираю перед гардеробом.
– Твое кисейное платье с вышивкой серебром, – говорит он и подходит ко мне.
– Я в нем была вчера.
– Другое, новое.
Мой брат все знает о покупках, произведенных его двором, – от продуктов для дворцовых кухонь до нарядов, заказанных придворными дамами. Последнее его особенно занимает. Он говорит, мы должны затмевать все другие европейские дворы, и если для этого каждой фрейлине надо закупать четыреста платьев в год, значит, так тому и быть. Если же женщина настолько глупа, чтобы появиться на пышном приеме в платье, в котором уже где-то показывалась, ее никогда больше никуда не пригласят. Обожаю своего брата за то, что он это понимает. Я достаю кисейное платье, и Наполеон кивает.
Он следит, как я одеваюсь, а когда я протягиваю руку за шалью, качает головой.
– Такие плечи грех закрывать.
Я поворачиваюсь, кладу шаль на комод и морщусь от резкой боли в животе. Бросаю быстрый взгляд на Наполеона – тот ничего не заметил. Не хочу, чтобы он тревожился о моем здоровье. Впрочем, недалек тот день, когда мою болезнь уже не скроешь ни румянами, ни пудрой. Она будет заметна по морщинам на лице и худобе.
– Ты никогда не пытался представить себе, каково это – стать египетским фараоном? – спрашиваю я.
Я знаю, при мысли о Египте он вспоминает Жозефину, ведь именно там ему открылась ее неверность. Но в Египте правители никогда не умирают. Прошла тысяча лет, а Клеопатра все так же молода и прекрасна. И чем больше находят золотых корон и фаянсовых ушебти[1], тем больше она приближается к вечности в людской памяти.
– Да, – усмехается он. – Мертвым и мумифицированным.
– Я серьезно! – возражаю я. – Императоры и короли были всегда. А вот фараона уже две тысячи лет как нет. Только подумай: ведь мы могли бы править вместе. – Он улыбается. – А почему нет? Правители Древнего Египта брали в жены сестер. Более великой пары во всем мире бы не было!
– И как ты мне предлагаешь это сделать? – спрашивает он. – Или забыла, что египтяне восставали?
– Ты завоюешь их снова. Раз уж ты австрияков покорил – мамлюков и подавно. Разве это так трудно?
– Да не очень.
Я беру его под руку, и мы направляется