потом, тяжело вздохнув, вытянула из ящика длинный кусок нити и продолжила постукивать спицами. Юрочка и Юлечка так и не объявились до самого вечера.
Ну, и я стал думать, но думал не о переезде, а о том, как этот Владимир Иванович смог меня «вычислить».
«Здесь, в стенах этой конторы, работает около сотни людей всяких – публика самая разношерстная, но вызвал именно меня. Не мог он распознать меня без чьей-то подсказки. Не за что зацепиться. Абсолютно не за что. Все было сделано гладко, и я ни чем не выделялся из этой толпы. Такой же, как все. Шел со всем стадом и ни вперед, ни вбок не уходил и не отставал. Значит, у Петра Семеновича завелась «крыса», и об этом ему надо будет доложить сегодня же вечером. Пусть тоже вычислениями займется. У них там, в верхах, сразу информация по цепочке передается, сразу все знают кто на кого как взглянул, кто на кого сослался, кто кем прикрылся, кто кому слово не то сказал, кто место не уступил, кто дорогу перешел, … по этой цепочке можно и в обратном направлении пройти, до самого первого звена.
Интересный разговор, однако, получился у нас с этим Владимиром Ивановичем. Любопытный он тип, не глупый, не истеричный, вдумчивый, но какой-то вялый, что ли, не инициативный. Может потому что сытый, все у него имеется и с большим запасом, а потому нет необходимости шевелиться лишний раз, придумывать… и так все сойдет… и оно сошло бы, если бы не я…
Зря я, конечно, начал перед ним распинаться про звездное небо, про космос… Черт меня дернул за язык. Надо было придумать что-нибудь попроще, например про сельское хозяйство, про парники и грядки, а то теперь начнет рассказывать кому не надо, что агента заслали к нему какого-то блаженного, болтуна-романтика… Или не будет ничего такого говорить, потому что не в его интересах болтать про это – уберут, если болтать начнет. Ну, да это его личное дело. Мне-то надо о себе подумать. Как теперь быть? Придется опять дома сидеть в ожидании нового назначения, терпеть косые взгляды, скрытое недовольство, самому придумывать для себя разные занятия, чтобы не болтаться по квартире день-деньской, не путаться у них под ногами, не мешать им жить…
Деньги мне Петр Степанович будет доплачивать, немного, но не позволит с голоду подохнуть – вознаграждение за верную службу, однако не в деньгах, ведь, счастье.
И что же это за дом у меня такой, что туда и возвращаться не хочется, а? Говорят, что так все живут. А мне так не нравится.
Вот, ведь, как получается – для себя сам и вырыл эту яму. Ходил бы на службу спокойно, как все, год за годом, и проблем бы не знал этих, а время шло бы потихонечку, шло и шло, старел бы понемногу, глупел бы, дурнел, превращался бы в такого, как этот Богдан Осипович, ничего бы вокруг не видел и не слышал, дремал бы в углу, как паук, но чувствовал себя спокойно и даже уверенно, поскольку хозяин считал бы меня своим, почти собственным… или даже не почти, а считал бы именно собственностью, одушевленным предметом…
Так нет же… Нужно было перевернуть здесь все вверх ногами, и самому оказаться опять на улице. А почему?..»
Я нервно затряс ногой. Зачем-то несколько раз двинул