каменных» не подразумевает отрицания социального неравенства вообще – подавляющее большинство знати той поры, и старой, и новой, во главе с царем Алексеем Михайловичем жили не в «каменных палатах», а в традиционных деревянных «хоромах» – налицо определенная социальная адресация в гнезда рвущихся выскочек, разрушающих «Мир», «Поганкины» да «Аверкины» палаты.
Славяно-русское мирочувствие, не разъедаемое воспоминанием об изначальной преступности мира, видело Космос Двуединым, дуальным – не дуэльным. Верх и Низ осознавались в общей картине равносогласованными, взаимодополняющими; не существующими друг без друга порождениями одного Яйца.
Выразительное свидетельство этого Двуединства без какой-либо «троичности» являют ритуальные восточно-славянские фибулы 7—8 в., в частности та, что приводит в своей монографии ак. Б. А. Рыбаков. Мировой континуум представлен на ней двуединой фигурой антропоморфного женского божества «верха» и (ящеро-/змее) -голового рептильноподобного божества «низа»; оба с соответствующей ориентацией, и кажется слившиеся в позе коитуса. Сакральное единство композиции подчеркивается 3 парами птичьих голов на длинных шеях, симметрично распределенных по краям фибулы, две верхних из которых повернуты в сторону головы «хозяйки белого света», а нижняя в сторону голову «хозяина низа». Означение третьего раздела мира отсутствует, т.е. если бы не христианско-православные пристрастия Бориса Александровича, он должен был бы объективно признать – для создателя-литейщика фибулы, и использовавшего ее в культе жреца-заказчика мир был «двуединым», без «троиц».
Выражением единства мира являлось наличие устойчивых связей его сторон, при этом в двух вариантах: через воду, когда осуществлялось как бы нисхождение в «тот мир» или «Море», являемое практикой похорон в «кораблях» пускаемых по рекам; продолжением которой стали захоронения в «колодах», уже в земле, но подобно лодкам-однодеревкам вытесывавшимся из цельного дерева; и наконец в сбитых дощатых гробах, которые долго, в память их «корабельного» прошлого смолили (сравни устойчивое словосочетание «гроб повапленный»), что даже оформилось в позднюю традицию приписывать смерти черный цвет – в древней Руси им был белый, впрочем, означавший и начало новой, посмертной, жизни, «чистой» от прежней.
В этой версии пространство над поверхностью земли «приписывается» как бы к «верху» мира.
Во втором варианте медиаторами всемирных связей выступают птицы, подобно сказочной Ногай-птице, которая выносит героя из «того мира» с чудесно-божественными признаками, куда он спустился или был сброшен, в «наш». Возникает вопрос, какое место занимает «наш» мир на «сакральной вертикали: в сказках птица «поднимает» героя из сакральной области в профанную. Но очевидна неувязка, летая по «тому» миру, сказочная птица почему-то не летает по небу «этого». Она