в то время как его официальным название было: "Ручеёк". Туда набирали преимущественно депрессивных пациентов и разучивали с ними весёлые песни, но дело вскоре застопорилось, поскольку одни пациенты были слишком придирчивы к себе и жаловались на своё плохое исполнение, другие сразу после концерта впадали в депрессию, да ещё однажды медсестру после репетиции угораздило пошутить:
– Всё, ребята, ваша песенка спета! – после чего трое психбольных решили покончить жизнь самоубийством. Санитары долго отрывали их от окон с решетками. В трудотерапии успех тоже был переменчивым. Маньяки-убийцы и другие опасные для окружающих пациенты выткали на ручных станках ковры с надписями: "Всем конец!" и "Порежу на куски, зажарю и съем". С рисованием больные справлялись лучше, но в порыве гнева швыряли друг в друга и в медперсонал бумагой, красками и мольбертами.
Глава 17.
Из психиатрического отделения меня отправили в реанимацию. За время работы там я понял, что в некоторых ситуациях врач не может рассчитывать только на свои силы, что совсем нелишне воспользоваться помощью более опытных коллег и возложить на них часть своей работы, а также ответственность за её результаты. В реанимации меня никогда не оставляли одного. Я все время был под присмотром других врачей, как бы в довесок к ним. Все больные лежали рядом с прикроватными мониторами, в кислородных масках и с множеством трубок, что делало их чрезвычайно похожими друг на друга. Иногда, чтобы определить, что это за больной, приходилось отодвигать всю эту, обеспечивающую жизнедеятельность аппаратуру от его лица. Состояние здоровья у пациентов периодически ухудшалось, поэтому медперсоналу не удавалось присесть ни на минуту. Врачи проводили то интубацию, то катетеризацию, то делали пункцию, то перфорацию, то небольшую операцию, и я во всём этом активно участвовал. Медсестры и санитарки постоянно обрабатывали больных, вводили им лекарства, делали перевязки, кормили, поили. Иначе говоря, медиков там было столько, что иногда я путался и по ошибке примыкал к медсестрам или санитаркам, и вместо работы врача, делал, что придется. Хаоса и неразберихи добавляли приходившие в часы посещений родственники пациентов. Помню, как одного больного переместили на другую койку, а жена, которая пришла его навестить, по привычке села на край той кровати, где он лежал раньше, и давай причитать:
– Гошенька-а-а, не оставляй меня одну-у-у… Я без тебя не могу-у-у…
Больной услышал это, открыл глаза и заявил:
– Я не Гоша, меня зовут Владислав. А Вас я знать не знаю, поэтому обращайтесь ко мне, пожалуйста, на Вы!
Молодые пациенты и пациенты среднего возраста, приходя в сознание, сокрушались:
– Никогда не думал, что буду ходить под себя, и что кто-то будет кормить меня с ложечки!
Старушки и старички, наоборот, радовались:
– Наконец-то дожили, когда и стакан воды – есть, кому подать, и помыть меня, и судно за мной убрать!
Однажды в реанимационном отделении со мной приключился казус. Во