возраста. «Замороженность» ее внешнего вида объяснялась не только подвижным образом жизни и проживанием на природе, но и поистине диктаторским характером. Именно это, последнее, обуславливало минимальное количество мимических морщин и множество звенящих стальных нот в голосе. Даже свои жалобы Старуха выражала в приказной форме. Сутки напролёт она на что-нибудь сетовала и особенно часто высказывалась по поводу непригодности современной молодёжи к условиям жизни той эпохи, в которую ей пришлось поставить на ноги своё многочисленное семейство. Оставшись вдовой в возрасте тридцати с небольшим лет, с тремя малолетними детьми на руках, она не пала духом и нашла в себе силы не только их выкормить и вырастить, но и впоследствии каждому из них помогла в организации собственного бизнеса. Не оставляло и тени сомнения, что осуществить подобное Старухе удалось благодаря исключительной силе воли, работоспособности и житейской смекалке. Однако вряд ли это давало ей право осуждать всех подряд буквально по каждому поводу. Как было упомянуто выше, особенно часто доставалось от неё современной молодёжи. «Да эти сосунки в широченных штанищах, верхом на мотоциклах, и девицы в коротких юбках передохли бы, как мухи, если бы им пришлось доить по пятьдесят коров в сутки, стирать на речке бельё и вспахивать землю плугом!» – чеканящим голосом оглашала помещение своего магазина Старуха. Я же едва сдерживалась, чтобы не ответить ей: «Да и Вы тоже без предварительной подготовки вряд ли сумели бы жить так, как крестьяне лет за триста до Вашего появления на свет: без электричества, газовой плиты и элементарного мыла. А ещё раньше люди обитали в пещерах, вообще никогда не мылись и охотились на мамонтов». Интересно, сумела бы Старуха ответить что-нибудь вразумительное на вопрос: «Вот Вы, уважаемая, смогли бы собственноручно убить мамонта, быстренько его разделать и приготовить пару сотен вкусных ростбифов? К Вашему сведению, женское население первобытного общества справлялось с этой задачей легко и небрежно».
Будучи истинной Старухой, радоваться жизни она не умела ни когда Агата готовила её любимые плюшки, ни когда её навещали внуки, ни когда рабочий день в магазине заканчивался приличной выручкой, в общем, никогда. В довершение ко всему прочему, Старуха так собой гордилась, что не позволяла даже собственным детям обращаться к ней на «ты». Было заметно, что её младшая дочь – Агата – боялась своей матери и в извращённой форме психологически от неё зависела. Обращаясь к Старухе на «вы», она покорно склоняла перед ней голову и совершала телодвижения, напоминающие неуклюжее расшаркивание. Замечу, что та самая эпоха, о которой Старуха больше всего любила рассказывать, наложила на неё неизгладимый отпечаток ещё и тем, что мылась она всего раз в неделю, по привычке экономя на моющих средствах и воде. Обычно сразу после этого Агата усаживала её в машину и везла в парикмахерскую, расположенную в тридцати километрах от их места жительства, несмотря на то, что подобных заведений в округе