к чёртовой матери, а с нас погоны сдерут. Вместе с кожей. Придётся вам, как командиру роты, лично контролировать курсанта Тараканова. Его сон, значит. Важно поймать начало приступа и не дать этому лунатику выбраться наружу.
– Слушаюсь, – обречённо вздохнул Жучко.
– И чтоб всё было тихо! – напомнил Рукосуев.
Посреди кубрика довольный Абрамов демонстрировал товарищам новый манекен, придерживая его за талию. Манекен был розовый, совсем новый.
– А чего, мужика не нашлось? – криво усмехаясь, спросил Лудищев, косясь на грудь манекена.
– Скажи за этот спасибо! – обиделся Абрамов. – Мне за него ещё в универмаге отрабатывать, у тамошних девиц. Ну, хватит, хватит лапать, извращенцы! – он поднял манекен и осторожно поставил в высокий шкаф, где висели шинели.
– Рота! Отбой! – завопил в коридоре дневальный.
Койка Абрамова стояла напротив таракановской. Курсанты уже улеглись и, по обыкновению, болтали перед сном, ругая нехорошими словами свою жизнь и начальство. Наконец Гунько заныл, что ему мешают спать, и Абрамов провозгласил:
– Ну, всё, кореша, спать! – и добавил. – Вот и день прошёл.
– А и хрен с ним! – хором ответили курсанты, как того требовала давняя традиция.
Когда все уснули, Абрамов тихонько поднялся, достал из тумбочки отвёртку и, ловко действуя в темноте, отвинтил колпачок выключателя. Потом вытащил коробку с огромными канцелярскими кнопками и, стараясь не шуметь, плотными рядами расставил их перед койкой лунатика. Если учесть, что ложе Тараканова стояло у стены, ему был только один путь – на кнопки.
– Сегодня мы тебя, Таракан, вылечим, – шепнул довольный Абрамов, – а завтра и манекен в работу пустим.
Он плотоядно улыбнулся, залез под кусачее одеяло, почмокал губами и быстро уснул.
Капитан третьего ранга Жучко тихонько отворил дверь в коридор своей роты и увидел спящего дневального. Но не это поразило бравого Жучко, насмотревшегося за годы службы на всякое, а сама поза дневального: он спал стоя, опираясь правой рукой на тумбочку с документацией и уткнувшись надвинутой на лоб шапкой в стену, как раз под плакатом: «Курсант! Ты должен терпеливо и бодро переносить все тяготы морской службы!» Дневальный спал натурально и сладко, по-лошадиному, подрагивая спиной и коленями. Жучко хотел было гаркнуть на разгильдяя, забывшего о священном долге – бодрствовать и глядеть в оба, но вовремя вспомнил, что его миссия требует тишины и скрытности. Командир роты развязал шнурки и снял ботинки. Ощущая ступнями холод натёртого до невообразимого блеска паркета, он двинулся по коридору. Курсант что-то взволнованно забормотал. Жучко замер.
– Жучок – сволочь! – вдруг явственно и отчётливо проговорил дневальный и вновь засопел и забулькал.
– Это он во сне, – догадался командир роты, заливаясь краской. – Ладно, попомнишь у меня! Я тебя научу любить службу и своего родного командира.
Он бесшумно пустился дальше, размышляя, как сделать невыносимым дальнейшее