удовольствия: «Купон на день совместного шопинга, солнце мое». Она бросилась матери на шею.
– Ой, мамочка, спасибо! Спасибо! Как ты угадала?
Слишком хорошо я тебя знаю, хотела сказать Жозефина. Знаю, что безоговорочно, без всяких трений и умолчаний, нас может объединить лишь одно – неистовая гонка за покупками, пиршество трат. Она промолчала, растроганная благодарным поцелуем дочери.
– И пойдем туда, куда я захочу? На весь день? – изумленно спросила Гортензия.
Жозефина кивнула. Она угадала точно, хотя ее немного печалила собственная прозорливость. А как иначе выразить свою любовь к дочери? Почему она выросла такой жадной и пресыщенной, что только надежда провести целый день в магазинах может вызвать у нее прилив нежности? Что тому причиной – скромный образ жизни, который ей пришлось вести, или наше жестокое время? Нет, нельзя все списывать на эпоху, на других. Я тоже виновата. Моя вина родилась в ту минуту, когда я впервые не сумела понять и утешить ее, откупившись подарками. Я любовалась изысканным изгибом платья на ее стройной талии, изяществом облегающего топика, ее длинными точеными ножками, обтянутыми узкими джинсами, – а она радовалась подношениям, которые я складывала к ее ногам. Меня ослепляет ее красота, и я хочу оттенить ее, чтобы скрасить раны, нанесенные жизнью. Куда как проще творить этот мираж, чем дать совет, быть всегда рядом, залечить душу – для этого я слишком неуклюжа. Мы обе расплачиваемся за мои ошибки, дорогая моя, красавица моя, как же я тебя люблю…
И не выпуская дочь из объятий, она прошептала ей на ухо:
– Дорогая моя, красавица моя, как же я тебя люблю…
– Я тоже люблю тебя, мам, – выдохнула Гортензия в ответ.
Жозефина почти поверила, что это правда. Она выпрямилась, чувствуя, как радость возвращает ей силы. Жизнь обрела краски, жизнь вновь хороша, если Гортензия любит ее; она выпишет хоть двадцать тысяч чеков, лишь бы дочь снова шепнула ей на ушко признание в любви.
Раздача подарков продолжалась. Зоэ и Александр громко выкликали имена, оберточная бумага летала по гостиной и корчилась в камине, на полу змеились обрывки лент, оторванные этикетки липли к чему ни попадя. Гэри подбрасывал в огонь поленья, Гортензия рвала зубами непослушные узлы, Зоэ дрожащими руками открывала конверты с сюрпризами. Ширли получила шикарные сапоги и собрание сочинений Оскара Уайльда на английском, Филипп – длинный кашемировый шарф небесно-голубого цвета и коробку сигар, Жозефина – полную коллекцию дисков Гленна Гульда[40] и «айпод» («Ой, да я не знаю, как с этими штуками обращаться!» – «Я тебе покажу!» – обещал Филипп, обнимая ее за плечи). Зоэ тащила рассыпающуюся охапку подарков к себе в комнату; Александр восторженно улыбался, в нем снова проснулось детское любопытство, и он вдруг спросил, ни к кому особо не обращаясь:
– Интересно, а почему у дятла никогда не болит голова?
Едва все отсмеялись, Зоэ тоже решила не отставать:
– А скажите, если долго-долго