отрезал Димдига.
– Кодекс – он для жриц и богатых родов, – буркнул Покчо. – А мы и так горим, без всякого кодекса. И Советника, говорят, убили. – Покчо снова оживился. – Королева и убила: он с Донгаром поладить хотел и снова черных шаманов в стойбищах завести!
– Заткнулся бы ты… – косясь на жриц, процедил Димдига. – Вот этим! – и сунул Покчо пучок сушеной травы. – Всем рты закрыть! – прошептал он.
Охотники принялись доставать пучки травы и зажимать их зубами.
– Зачем это они? – пропыхтела лавирующая между ветвями жрица Синяптук.
– Чтобы их мысли не вырвались изо рта вместе с паром и дичь не узнала план охоты, – бросила жрица Кыыс.
– Стойбищные предрассудки, – поморщилась Синяптук. – План нынешней охоты знаю только я!
– Ну… вы можете засунуть себе кулак в рот. Если влезет, конечно… – предложила Кыыс.
– Все шутите, жрица Кыыс! – принужденно усмехнулась Синяптук.
– Я вообще-то издеваюсь, – пробормотала Кыыс, но толстая жрица ее уже не слушала.
Она с хрустом проломилась сквозь низко свисающие ветки сосны и воспарила над охотниками в просвете меж деревьями.
– Вытянуться цепью – через одного, охотник – стражник, да-да, стражников тоже касается! Зажгите факелы! Кричите! Стучите! Пусть собаки лают! Мы поднимем шум! – она ударила кулаком по ветке, та закачалась, стряхивая снег. – И тогда проклятый зверь вскочит со своего лежбища и побежит, побежит…
Задрав головы, охотники ошалело глядели, как толстая жрица, похожая на большую сине-белую муху, мечется под сенью дерев. Только мухи жужжат, а эта – орет.
– По-моему, она слегка перепутала вид нашей дичи, – буркнула Кыыс.
– Шумите, говорю! – разорялась Синяптук. – Или мне подогреть ваше желание служить Храму? – она скрючила пальцы – между ними вскипел Огонь.
Стражник ударил древком копья по стволу. В тишине стук прозвучал глухо и жалко.
– Стучите! – прорычала Синяптук.
Стражники грянули копьями по древесным стволам. Растерянный Покчо дернул за ремень своего ездового пса – пес нерешительно гавкнул.
– У-лю-лю! – вдруг завопил кто-то…
Из заснеженных кустов выметнулся отощавший после Долгой ночи заяц. Щелкнул самострел, стрела вонзилась зайцу в бок, опрокинув его в снег. Охотник подвесил тушку к поясу. Через мгновение орали все. Растянувшись длинной цепью, охотники бежали по лесу. Собаки рвались с ремней и захлебывались лаем. Из подлеска сыпалась дичь.
Словно все зверье, что охотники упустили, гоняясь за храмовым преступником, своей волей вернулось к ним. Неслись обезумевшие зайцы. Юркой лентой метнулся по кустам соболь, бессмысленно путая след, побежала обезумевшая от ужаса лисичка. Свистели стрелы, и даже стражницкие копья пришпиливали дичь к стволам сосен.
«Мы не умрем! – думал Димдига. – Не сдохнем с голоду посреди тайги, оставшись без чумов, байдары и припасов! Шаман не прав, Хозяин тайги не гневается на нас!» Он снова выстрелил,