Это не я ту шаманскую песню говорил! – возо пил Хакмар.
– Ты ей про молодость и светлую кровь говорил! Песнь из земли Сахи – из моей земли! Мне так песен не говорил! Еще День минет – ей шестнадцать стукнет! Тогда за нее не то что пятьдесят оленей – сухой юколы никто не даст, за перестарка!
– У меня все равно оленей нет! – взвыл Хакмар.
– А были бы, сразу отдал бы, да? Любишь шестнадцатидневных старух? – немедленно заключила Аякчан, отводя руку с шаром для броска.
– Хадамаха, хоть ты ее уйми! – взмолился Хакмар.
– Меня не проси – ты меня медведем обозвал, – ухмыльнулся Хадамаха.
– Ты обиделся? – на растерянного Хакмара было жалко смотреть. – Я же специально, для тех стражников, чтобы…
– Он не обиделся, – вдруг вмешалась Аякчан. Девушка утихомирилась, словно бушевавший в ней Огонь разом опал и спрятался в каком-то тайном хранилище. Сейчас она была грустна и спокойна. – Он намекает, что мне глупо обижаться: песни ты той девке говорил тоже «специально, чтобы…», – передразнила она.
– Сразу видно мать-основательницу Храма – в глубь чужих душ смотрит, точно Огнем там освещает! – торжественно провозгласил Хадамаха. Только видит не то – по правде, он и в самом деле обиделся. Хотя и сам же не понимал – почему. Тупо же, будто не Мапа он, а пень таежный, и стыдно – Хакмар все правильно делал, – но желание врезать кузнецу медвежьей лапой не ослабевало.
– А о девушке вы подумали? – все так же грустно и спокойно спросила Аякчан.
Парни поглядели друг на друга, как в зеркало: Хадамаха был уверен, у него такая же обалделая физиономия, как у Хакмара.
– Какой девушке? – наконец выразил общее недоумение Хакмар.
– Теперь вы даже не понимаете, какой! – горько усмехнулась Аякчан. – Девица живет одна в захолустье, с таким вот папашей. Из парней подловатый приказчик да ненормальный стражник. И вот является красавчик с острым мечом… – Она окинула Хакмара презрительным взглядом и припечатала: – И облезлой рожей! Стишки ей читает. Девица раз – и втюрилась! А на самом-то деле прав подлый приказчик! Про белоликость да стройный стан наш облезлый красавчик не из любви, а заради выгоды рассказывает!
– Опять я виноват? – взвился Хакмар.
– А кто – я разве?
– Почему обязательно кто-то должен быть виноват?
– Мама-Уот, ты его слышишь? – подняла глаза к потолку Аякчан. – Мне так плохо, так больно, и что же – никто-никто в этом не виноват?
Хадамахе показалось, что ему холодной мокрой лапой провели по хребту. Наверное, и Калтащ так: ей больно, ей плохо, вот она и ищет виноватых. И быстро находит – весь людской род! И Седна тоже… Девчонки!
– Айка, ну ты что! – примирительно начал Хакмар, похоже теперь уже не знающий – сказать, что ему юная госпожа Эльга и даром не нужна, или поостеречься?
– Я думал, мы про этого поговорим… шаманского ученика Донгу… – влез Хадамаха.
– Чего там про него наговариваться? – огрызнулась Аякчан. – Он тут – значит, скоро