завладели мной,
как ваших глаз янтарь бездонный
и лебединой шеи клон,
и облик весь, как лик Мадонны,
как свет, идущий от икон.
Каре подчёркивало чётко
от шеи линию вдоль плеч,
и этот абрис утончённый
мгновенно смог меня увлечь
в разгул фантазии пикантной,
как в гипнотический сеанс,
где раздевал неделикатно
мой взгляд, растерянную, вас…
Вы, улучив момент удобный,
когда ваш спутник увлечён
беседой с кем-то был,
проворно
мне свой черкнули телефон.
Я в вечер сей, весьма бездарный,
решил, внимая хмеля блажь,
что спутник ваш – приятель давний,
а вовсе не друг близкий ваш.
Сегодня же в тусне столицы
всё стало на свои места,
и мне бы надо удалиться,
но не даёт интриг мастак,
во мне живущий в каждом миге
и в каждом помысле, считай,
и он скучает по интриге,
шепча: «Давай, жуир, сыграй!..
Неужто ты не обыграешь
соперника, что рядом с ней?
Да обыграешь, сам же знаешь,
вон у тебя – тьма козырей…»
Заманчивы его призывы,
но, ярких рифм транжир и мот,
я лишь ищу в душе мотивы
стиха, что вас в свой плен возьмёт…
Жуиру ведь жуть как охота,
чтоб в нашем с вами визави
нас, как вино, пьянила нота
строки, рождённой от любви…
Конечно, для меня секс с вами —
как воплощение мечты,
где в опьяняющей нирване,
в распутном царстве наготы
два тела празднуют слиянье
движений, что рождает страсть,
как первородное деянье,
как вожделения напасть…
И оторвать глаза не в силах
от отраженья в зеркалах
двух тел, в соитии красивых,
с негромким стоном на устах,
что еле слышен у влюблённых,
когда объятия их тел,
безумной негой окрылённых,
блаженства празднуют предел…
Простите, секса описанье —
мой пред эротикой восторг,
а вашим гротом обладанье —
суть самых ненаглядных строк,
где, как в зеркальном
отражении,
резвится похоть без стыда,
а в изощрённом тел движении
ликует секса красота,
и в красоте сей – гимн интиму,
где сам божественный интим
находит нас неотвратимо,
ибо, как рок, неотвратим…
Мне так за настырность свою неудобно,
как будто бы я, как последний дурак,
вообразивший себе сумасбродно,
что в плюс отношений его каждый шаг.
Простите невольную эту оплошность,
мне стыдно, что я, как бесчувственный фат,
явил тут бестактности неосторожность,
как будто бы чуткости давний талант
мне вдруг изменил…
Да, я тут виноватый,
но без