поленницу березовых дров, которых хватило бы на всю зиму.
Боже, как противно было зимой вставать спозаранку, чтобы идти в школу. За окном тьма, стекла в инее, на улице трещит мороз, а из репродуктора доносится противный голос: «Доброе утро, товарищи! Начинаем утреннюю гимнастику». И под мерзкое бренчание рояля: «И-и раз-два-три, ноги шире…» Ужас!
Едешь в трамвае – там тоже все стекла покрыты толстым слоем инея, ничего не разглядеть. Тьма. Мороз. Сибирь.
Еще из раннего детства вспоминается один воскресный день. Было лето. Мне лет семь или восемь. Отец берет с собой на рыбалку. Мы садимся на речной трамвай, и он переносит нас на другую сторону Томи. Это 50-е годы, по реке еще сплавляют лес, есть Нижний и Верхний склады с огромными штабелями бревен. Мы долго идем заливными лугами, мимо проток и стариц. Стрекочут кузнечики. Терпко пахнут травы. Все ближе сосновый бор, который стеной стоит на высоком берегу. Отец выбирает подходящее для рыбалки место. Забрасываем удочки. Рыба там мелкая: пескарь, елец, редкие подлещики. Но нам хорошо.
С мамой и младшим братом Сережей. Томск, 1953 г.
Не помню, о чем мы говорили тогда, что еще было. Но в памяти прочно засело ощущение покоя и счастья. От чего оно шло? От солнечного дня? От большой реки? От соснового бора? От отца? От того, что он взял меня с собой на рыбалку?
Да это и не важно сейчас.
Конец 50-х. Мне двенадцать, я курсант Оренбургского суворовского военного училища. Жесткая была школа, зато, наверное, полезная. Оказаться далеко от теплого родительского дома, в казарме, жить по команде, терпеть и не хныкать – тяжело, но всякое лишение когда-то вознаграждается сполна.
Сам виноват. Как-то отец, придя со службы, обронил: им в военкомат пришла разнарядка из Суворовского училища на двух мальчишек из Томска. Я вскинулся: хочу! Мать долго сопротивлялась, а отец почти сразу сдался: ну хочешь так хочешь, неволить не буду.
Едва ли не с первых дней в Оренбурге я понял, что погорячился, однако сдавать назад было поздно, не по-мужски. Пришлось терпеть.
Утренняя пробежка и зарядка на улице – в любую погоду, хоть в дождь, хоть в мороз. Наряды вне очереди (сортир драить до зеркального блеска или ночью у тумбочки стоять, когда все спят). Летние лагеря на реке Сакмара и приказ прыгать в воду с пятиметровой высоты, а не прыгнешь – опять наряды вне очереди.
Эти наряды «вне очереди» сыпались на мою голову постоянно. Особенно от старшины взвода сверхсрочника Лопухина, этот взрослый человек отчего-то невзлюбил меня с первого дня.
– Суворовец Снегирев! – зловеще выкликал он, построив взвод.
– Я!
– Наряд вне очереди!
– За что? – обижался я.
– Два наряда вне очереди! – зверел Лопухин.
– Да что я такого сделал?
Старшина багровел. И с садистским удовольствием озвучивал окончательный приговор:
– Три наряда вне очереди и лишение увольнение. Вам все ясно, товарищ суворовец?
– Так точно! – соглашался