бы сказал, Степан, что я хочу, чтобы ты помог Чёрному. Это более верная формулировка.
– Ты проявляешь к нему слишком много внимания.
– С чего ты взял?
– Ильрис… Я не припомню, когда ты добровольно брался за гадание, думаю, если такое и случалось, то ещё до моего рождения. Но в прошлом месяце ты нашёл убежище Катрин Зельц. Думаешь, я поверю в то, что это произошло случайно?
– Все верят.
– Или все достаточно вежливы, чтобы делать вид, что верят. Что тебе до Чёрного, Ильрис? Ты ненавидишь грязь, так почему взялся опекать его?
– Он одержим своим ещё не родившимся сыном. Это кровь, Степан. Древняя кровь. Ребёнок – собственность отца, и женщина, носящая ребёнка, – собственность своего мужчины, но для большинства живущих в этом мире действуют другие правила, и в том мире, откуда явился Чёрный, – тоже. Так откуда эта одержимость? Он инстинктивно следует законам, о которых ни здесь, ни там даже никогда не слышали.
– Ты думаешь, Чёрный сродни шефанго?
– Всё может быть. Если это так, я обязан ему помочь. Если это не так, в этом нужно сначала увериться, а до тех пор я буду ему помогать. И ты тоже… Если, конечно, согласишься.
– Знаешь, Ильрис, когда ты научишься вспоминать о вежливости сразу, а не после того, как в приказном порядке изложишь просьбу, этот мир погибнет. Снег в Салбыкте уж точно пойдёт. Считай это пророчеством.
– Да, кстати, я, кажется, забыл поздороваться. Добрый день, Степан. Ну что, мы договорились?
Глава 4
На твоём гербе – Роза Ветров, На моём – Переломленный меч. Но оба мы знаем цену слов И горечь непрожитых встреч.
В предпоследний день месяца граткхар, в полдень, когда вся Старая гвардия была в небе и только Эрик отсутствовал, занимаясь какими-то государственными делами, Блудница вдруг слепо и бессмысленно заметалась из стороны в сторону.
«Взять!» – скомандовал Риттер, выполнявший в тот день обязанности помощника легата.
Взяли. Навалились с четырех сторон, прижали, заставили сесть.
Риттер чуть не за шиворот вытащил Тира из машины и встряхнул, заорав ему в лицо:
– Что, мать твою, происходит?!
– Он родился, – тихо и бешено ответил тот. Нечеловеческие, вертикальные зрачки полыхнули алым в чёрной радужке. – Мой сын родился. Я не знаю, где он.
Риттер растерянно отпустил его. Тир казался невменяемым и, честно говоря, опасным. Что делать с ним, Риттер не знал. Зато Падре знал. Отодвинул Риттера, взял легата за плечи и произнёс, наклонившись к его лицу, не обращая внимания на злобно сверкнувшие глаза:
– Раз он родился, значит, он жив. Ещё вчера ты и в этом не был уверен, правда?
Тир раздул ноздри, оскалился, как будто хотел укусить. Но опустил глаза. И вздохнул.
– Правда.
…Он чуть не свихнулся, когда почувствовал, как где-то далеко пробивается к свету, к жизни его сын. Заметался, пытаясь уловить направление, пытаясь хотя бы примерно определить, откуда, какими путями пришло это чувство – ярость и боль и бешеная