по луже и закрыла оба крана. Она внимательно посмотрела на людей и улыбнулась…
Послышались тихие стоны, надсадно плакал ребенок – так плачут дети от боли…
Сверху спустились санитары с носилками. Они уносили пострадавших… Люди возвращались на свои места, несчастные и потерянные от сознания своей слабости, от необходимости скрываться под землей, оберегая жизнь. Искали и разбирали свои вещи, утешали ребятишек, ощупывая их, не ушиблись ли…
Нам надо было уходить, и я сказал об этом Браслетову. Он едва-едва овладевал собой, пряча от нас глаза и старательно вытирая платком вспотевший лоб.
– Спасибо вам, капитан, – проговорил он тихо. – Если бы не вы, я, наверное, лишился бы жены. Нервы подводят, черт бы их побрал!..
Жена его сидела на топчане, покачивала на руках дочку. Паника, видимо, потрясла ее: она едва дышала, измученная до отчаяния.
– Нам придется скоро выступать, Сонечка, – негромко, как бы по секрету сказал Браслетов. – Может случиться, что мы расстанемся надолго… Как ты справишься тут одна, без меня?.. Ума не приложу, как тебе помочь…
Женщина распрямилась, глаза ее округлились, рот сжался, а ноздри затрепетали. В ней вдруг проглянула душа стойкая и гордая.
– Зачем ты ноешь? – сказала она окрепшим голосом. – Что ты все причитаешь? Не нужна нам твоя особая помощь. Мы будем жить, как все. Запомни только, Коля: нам будет намного легче жить, если мы, я и Машенька, будем знать, что ты выполняешь свой долг честно, как мужчина. – Она глубоко и трудно вздохнула, уронив взгляд, щеки заалели – должно быть, стыдилась высказывать мужу горькие слова при посторонних. Потом она добавила более мягко: – Не тревожься за нас, Коля. Мы не пропадем. Мы выживем, честное слово. – Она обязана была приободрить мужа на прощание.
Уходя, я пожал ей руку, маленькую и сильную.
– Мы вас подождем у выхода, – сказал я Браслетову. – Не задерживайтесь.
На Таганскую площадь мы возвращались почти бегом. По мосту ветер проносился со свистом, как бритвой резал глаза. Браслетов, замкнутый и разозленный, шагал, чуть подавшись вперед, подняв воротник шинели. Прокофий следовал сзади него, часто и рывком встряхивая автомат за плечом.
Возле каждого дома стояли молчаливые женщины, вышедшие на ночное дежурство.
А ветер мел, кружил в воздухе черные хлопья сгоревших, когда-то нужных книг.
Мы вернулись в батальон к семи часам. Было темно и сыро, ветер приносил реденькие дождевые капли, беспорядочно рассеивал их, и булыжная мостовая на Большой Коммунистической улице отсвечивала, как чешуйчатый бок огромной рыбины… Сырость проникала под шинель. Даже Чертыханов примолк – посещение метро произвело на него тяжкое впечатление…
Лейтенант Тропинин встретил нас на улице. У ворот стоял грузовик, а сзади него – черная эмка.
– Вас ждет майор Самарин, – доложил Тропинин; лучик карманного фонаря на секунду скользнул по моему лицу, по глазам. – Что-нибудь случилось, товарищ капитан? Я еще не видел вас в таком настроении…
– Все