заминированы, возле них дежурили красноармейцы, готовые при возможном приближении противника в любую минуту поднять все это в воздух.
Мы обогнали две или три роты на марше, направлявшиеся к фронту, конный обоз, колонну грузовиков, стоящую на обочине, и десятка полтора неторопливо и осторожно продвигающихся танков. Навстречу с грохотом проносились грузовики – за боеприпасами, с ранеными, по мирнейшим фронтовым нуждам, подхлестывали себя и впереди идущих дребезжащими от нетерпения, яростными гудками.
В Подольске мы свернули вправо, в сторону Малоярославца, долго охали, не встретив ни подводы, ни машины, ни даже человека. Было странно ехать в этой тишине, где словно вымерло все живое.
Возле речки Тисуль, на спуске, нас задержали. Внизу на мосту и по обеим сторонам от него – вдоль берега, – копошились люди. Изредка то в одном, то в другом месте вспыхивал огонек карманного фонаря и тотчас гас. К нам из-под горы подбежал, шурша сырой плащ-палаткой, надетой поверх ватника, военный.
– Кто такие? – открывая дверцу кабины, спросил он как бы тоже отсыревшим, сиплым голосом. Это был командир саперной роты. Я объяснил. И он тут же обиженно пожаловался: приказ о минировании переправы через реку Тисуль и ее берегов получен в самый последний момент, и приходится все делать в темноте, наспех, с риском для жизни; уже подорвался один сапер и один боец из отступающих: отступающие прут без разбора, волнами, разве их сдержишь горсткой саперов?
В это время слева от мостика гулко хлестнула мина и раздался короткий, предсмертно пронзительный крик. Затем прозвучал выстрел.
– Вот опять, – простонал командир роты. – Еще один взлетел. Прямо беда!..
Вывернулся из темноты запыхавшийся, перепуганный сапер, крикнул дрожащим голосом:
– Боец подорвался, товарищ лейтенант. Опять целая толпа накатилась. Я их гоню на мост, а они прямиком – в воду и на тот берег, в лес…
– Видите? – проговорил командир роты.
Я приказал лейтенанту Кащанову взять бойцов и расставить их вдоль берега: если не удастся остановить отходящих, то хотя бы направить их на мост.
Красноармейцы выпрыгивали из кузова, бежали под гору, пропадая во тьме за рекой.
Мимо нашей машины безмолвными тенями замелькали группы отступающих.
Я остановил одного бойца. Чертыханов осветил его лицо с прижмуренными от яркого света глазами. На мой вопрос – кто такой? – он ответил:
– Старший сержант Козырьков.
– Почему бежишь?
Ответ прозвучал спокойно:
– Я не бегу, я иду. Все идут, и я иду.
– А почему все идут?
– Так ведь немец жмет, сил никаких нет. Командир батальона убит, комиссар ранен, на носилках несут. Боеприпасов не осталось. Ну и… Один пошел, за ним второй, третий… И тронулись.
– И вам не стыдно?
– Когда страшно, то всегда немного стыдно.
– И далеко вы уходите?
– А до нового рубежа. Вот страх пройдет – и остановимся. Патронов подвезут, гранат…
Внезапно