голову и вижу в окне папу, его папаху: палата располагалась на первом этаже. Но папа быстро исчезает, чтобы, видимо, меня не огорчать, потому что в инфекционное отделение не пускали. Я, конечно, плакала. Его мелькнувшую в окне каракулевую папаху запомнила на всю жизнь.
Запомнилась и ночь ареста. Когда за папой пришли, его еще не было дома. Зашли двое в длинных черных одеждах, начали обыск. Книги швыряли на пол, туда же отправили моего любимого «Айболита», при этом вслух возмущались, что папы долго нет, что, может быть, он сбежал. Но папа вернулся, а когда они его уводили, он взял меня на руки, поцеловал. На щеках у него была щетина, и мне было щекотно от нее. Это последнее, что я запомнила об отце».
Большинство тех, кто занимается этой темой в России, работают по схеме «нужно помнить это страшное прошлое». Но совершенно не понятно, почему мы должны это помнить просто так, как, впрочем, и любое другое историческое событие. Я считаю, что так это не работает. Прошлое нужно для чего-то, оно должно как-то отзываться в сегодняшнем дне, помогать нам стать сильнее, лучше. Но даже если бы все музеи страны начали работать по-новому, этого будет мало. Есть школа, старшие родственники в семье и частное восприятие этой темы. Менять массово отношение к теме репрессий можно только при помощи внутренней политики – когда на государственном уровне будут четко проговариваться какие-то вещи.
Все наши проекты объединены слоганом «Один человек – это уже много».
Уровень знакомства с темой репрессий падает. Я учился в 1990-е годы, и по моим ощущениям, тогда этому уделялось больше внимания. Сейчас постоянно сталкиваемся с тем, что подростков поражают, казалось бы, общеизвестные факты: например, что по городам и областям рассылались разнарядки – сколько человек должно быть арестовано по той или иной политической статье. Правда, и некоторых взрослых экскурсантов это сегодня удивляет.
После спектакля мы оставляем зрителя один на один с камерой, чтобы задокументировать его впечатления. Одна 15-летняя девочка сказала так: «Я живу свою жизнь, а оказывается, в любой момент меня могут просто вычеркнуть, и никто потом даже имени моего не вспомнит, и ничего не останется». Фильм Юрия Дудя о Колыме показал: когда множество известных фактов проговаривают вслух, они срабатывают сильнее.
Такие проекты, как наши спектакли и документальная книга, могут оказывать на зрителей и читателей прямое воздействие. Социологи говорят, что после посещения спектакля у людей снижается блокирующий фон: у них появляется больше слов и эмоций, которые они используют при обсуждении темы. Конечно, мы не можем утверждать, что жизнь у людей делится отныне на «до «Маршрута памяти» и «после». Но думаю, что у кого-то такое точно происходит.
Кроме того, у культурных проектов есть отложенный эффект. Его трудно измерить, но он точно есть. Может быть, когда-то в детстве Илон Маск посетил музей космонавтики, и что-то там осело в голове,