И, наконец, догадалась посмотреть, нет ли чего на шляпке гриба? Алиса поднялась на цыпочки и увидела большую Синюю Гусеницу. Глаза ее были огромные, бесцветные и напоминали кого-то… Гусеницу, казалось, мучили спинные боли. Но печатной машинки у нее не было. Она сидела, скрестив руки на груди, и курила кальян. Сейчас, казалось, Гусеница, выпустит кольца дыма и скажет тихо, как сомнамбула: «Какая разница?.. Зарезали… не зарезали? Завернули… не завернули…»
Мы замерли.
– Сейчас, сейчас… – тихо предупредила Роза, лежа на диване. – Смотрите, девки, не усните…
Алиса и гусеница долго молчали. Они бестактно разглядывали друг друга. Наконец гусеница вынула кальян изо рта и медленно, полусонным голосом, заговорила:
– Ху-у… а… ю-у?
– Ты… кто… такая? – гнусаво добавил переводчик.
И – уже от имени Алисы:
– Сейчас, право, не знаю, мадам. Я знаю, кем я была сегодня утром, когда проснулась…
– Да ты в своем уме? – удивилась гусеница.
– Смотрите, девки, смотрите…
– Не знаю, – ответила Алиса, – должно быть, в чужом…
Пауза. Гусеница забыла о печатной машинке, то есть о кальяне. Она вытягивала губы, пускала кольца и с любопытством смотрела на Алису: «И куда она ходит после обеда?»
– Ху… а… ю? – прямо, без наводящих вопросов снова спросила гусеница. Во рту она медленно посасывала пальцы и сплевывала на пол. – Когда я что-то говорю, ты записывай, записывай…
Кольца дыма парили под потолком кабинета.
– Про деда с яйцами запиши… Я что, зря расска-азываю-у?!
Нас разбудил телефонный звонок. Роза взяла трубку.
– Да-а… А-а, Валентин Иванович? Здравствуйте. Как ваше здор… Читали? И мы читали. Вот Танюха сейчас у нас… Что? Что?.. – Роза тревожно посмотрела на меня. Я почувствовала, как в сытый желудок к бешбармаку опустилось что-то ледяное. Дик слез с тапочка. – Да ну… Как так? Про вас не написано? Я вам сейчас Таню дам.
Я ухватилась за трубку и слышу:
– Татьяна Сергеевна, ну вы меня опозорили… – голос Овечкина дрожал. – Дома читал. Жене дал посмотреть. Отаркин читал. В школе дети читали. В Хабаровск поехал руководству союза художников показать. А там читают и говорят: «А про вас тут не написано!»
– Как же не написано, Валентин Иванович, я же лично с вами встречалась…
– Встречались, писали… А что вышло? Про мои пейзажи сказали, как про пейзажи Отаркина… Вот, мол, художник Отаркин и прочее… Я и сам не понял.
Он помолчал и совсем отчаянно добавил:
– И как вы слушаете? И пишите как? Не знаю, жаловаться на вас что ли… И перед людьми стыдно.
Сказал и бросил трубку. Первая моя реакция – бежать в редакцию каяться. Вторая – хватать газету и искать ошибку. И вот что я прочла: «В Санкт-Петербурге прошла Биеннале графики… В ней приняли участие художники… Овечкин (вот он!) и… Отаркин». Ну? Где ошибка? Читаю дальше. А дальше все, что было сказано об акварелях Овечкина, было отнесено не к нему, а к живописцу Валерию