.

комнате на полу лежит острый клинок солнца. Сестра сидит за столом и делает вид, что возится с уроками, а я ложусь на кровать с книгой. Нам, старшеклассницам, говорить почему-то не о чем, а мне как старшей особенно.

      Тут в самое острие клинка, из-за шифоньера, заслоняющего дверь, крадется папа. Сначала появляется его голова, а потом и он сам. В глазах бегают веселые огоньки – значит, началась игра! К нам крадется хитрый лис, и мы, глупые куры, вот-вот начнем кудахтать и сжиматься, боясь папиной щекотки. Но мы с Наташкой держим паузу, с трудом пряча улыбки.

      Папа стоит у стола и, вдруг, почему-то забыв, что он хитрый лис, начинает бить чечетку, пока с ног не слетают тапки.

      – Чё гузки прижали? А, девки?

      – Я щекотки боюсь, – не выдержав, шепчет сестра, почти не разжимая губ. Ей становится совсем смешно.

      – Щ-щикотки! – папа поворачивается к ней, растопырив руки.

      – Нет, ще-котки. А-а, только не щекоти!

      – А чё делаешь-то? – папа заглядывает в Наташкины «уроки». – Журналы опять разрисовываешь? Изукрашиваешь, значит?

      Сестра закрывает рукой лица манекенщиц из старой «Крестьянки».

      – А ты чё делаешь? – это уже ко мне. – «Гаргантюа и Пантагрюэль»? В школе задавали? Нет? Чита-ал. Ну и книжка!

      – Ага, сам прочел оба тома – залпом.

      Я смеюсь, вспомнив, как папа читал Рабле.

      – Да просто взять было нечего. Ты лучше «Москва и москвичи» почитай! У-у! Такая вещь, я тебе скажу… А чего гузки прижали? Девки, идите помогать матери. Кто пельмени лепить будет?

      На кухонном столе с бледно-голубой столешницей, изрезанной ножом, под целлофаном томится большой колобок. Мама убирает катышки лишнего теста, насыпает рядом свежую муку.

      Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел… Когда-то от моей бабушки Лиды должен был уйти колобок. Но он так и скис на горячем от летнего солнца подоконнике. Его вылепили специально для меня в пельменной столовой, где несколько лет работала моя бабушка. Никто, кроме меня, не верил, что колобок живой и укатится восвояси.

      – Я буду катать.

      Иду мыть руки в ванной. А там – воды нет! Папа стоит рядом, глядя на пыхтящий воздухом кран, и задумчиво чешет голову.

      – А ну-ка, полей! Из чайника!

      В чайнике воды мало и я, скупясь, медленно лью на руки папы. Их тыльная сторона всегда сухая, и даже вода, кажется, не промокает папиных рук по-настоящему – струйки впитывается в кожу бесследно, словно в песок.

      – Лей! Еще.

      – А мы с уксусом пельмени есть будем?

      – С уксуком.

      – С «суксуком»! – из кухни поправляет мама.

      – А я как сказал?

      – Ты – не так.

      «Суксук» – мое слово и мама бережет его, как и многое из нашего детства, в памяти и в записях на страницах старого фотоальбома. Пельмени с уксусом мы с Наташкой ели даже маленькими – в слабой консистенции, под чутким и ревнивым контролем мамы. Считалось, что он помогает переваривать «тяжелое» вареное тесто.

      – А, может, с майонезом? – предлагает мама.

      – Нет!!

      Майонез –