из спальни в спальню.
– С какой стати? – вскидывает брови Патрик.
– Не думаю, что ее интересовала мебель из ИКЕА. Скорее всего, организовала себе экскурсию по следам окровавленных призраков.
– Господи, – бормочет муж.
– Похоже, эта соседка тебя помнит.
Жду ответа, но Патрик отворачивается и принимается разбирать почту.
– Миссис Барретт говорила о чем-то странном, – начинаю я и осекаюсь, увидев напряженную спину Патрика. Не стоит об этом рассказывать сегодня. – Я подумала, не устроить ли встречу с теми – нет, не с назойливыми соседями, а с людьми, которых ты когда-то знал? Это помогло бы нам опять пустить здесь корни.
– Нет.
– Но…
– Моих друзей тут не осталось. Любой, кто меня помнит, мне не друг и хочет только одного – распространять клевету и сплетни. Не желаю видеть их в моем доме. – Патрик оборачивается ко мне. – Если эта, с позволения сказать, соседка появится снова, гони ее в шею.
Нахожу пасту, банку готового соуса. Нарезаю лук и перец. Патрик распаковывает и ставит в стенной шкаф тарелки. Кажется, сейчас удобный момент поговорить с мужем. Дети в гостиной, через стенку слышу то звенящий, то стихающий голос дочери. Она спустилась к ужину вся в черном, с подведенными глазами. Напоминает маленькую девочку во взрослом наряде, носит вещи, которых я не знаю, из-за яркого макияжа выглядит одновременно и старше, и моложе своих лет.
– Меня беспокоит Миа, – говорю, понизив голос, и проверяю, закрыта ли дверь.
– Перестала волноваться за Джо, теперь Миа. В чем дело? – вздыхает муж, закрывая створку шкафа.
– Я понимаю, мы рассчитывали, что начнем здесь новую жизнь, что у детей будет другое окружение, но Миа держится даже враждебнее, чем раньше.
– Да все у нее хорошо. Они оба в полном порядке. В понедельник пойдут в новую школу. Пожалуй, тебе лучше держаться от них на некотором расстоянии.
Меня словно громом поразило.
– На расстоянии?
– Ты к ним так льнешь, потому что чувствуешь себя виноватой. От этого у детей может развиться клаустрофобия.
Вина – моя старая знакомая. Виновата перед матерью, перед Джо и теперь еще перед детьми за все, что им пришлось пережить из-за этих чертовых таблеток.
– Все это уже было, – продолжает Патрик, – с твоей матерью. Она умерла не по твоей вине, ты не делала ничего плохого, а чем кончилось? Ты не смогла оправиться от горя и позволила ему тебя раздавить. И чуть не погубила всю нашу семью.
С этими словами Патрик – голос сиплый – от страха ли, от огорчения или от того и другого вместе? – с таким грохотом швыряет тарелку на стол, что фарфор, словно молния, перерезает трещина.
Упрек мужа бьет по больному, не могу вздохнуть. Неужели я в самом деле едва не сломала жизнь всей семье? Ведь думала, это только мое горе. Думала… Меня переполняло чувство вины, чувство скорби, а все остальное словно отступало на задний план, переставало существовать.
– Я изо всех сил стараюсь наладить отношения в семье, но один не смогу. Сара, давай попробуем еще раз. В этом