и совершенно черные бородавки.
Наконец она села и положила руки на стол.
– Вам предоставляется возможность сказать всю правду, – начал Геннадий с холодным и глубоким презрением в глазах. – Если вы этой возможностью не воспользуетесь сейчас, больше уже никогда ее не получите.
– Вы это о чем? – осведомилась Кулькова.
Геннадий нахмурил брови.
– Не валяйте дурака! Мы люди русские и обязаны понимать друг друга.
Кулькова часто-часто заморгала глазами.
– Поняли? – спросил ее Геннадий.
Она решительно тряхнула своей лошадиной головой.
– Вы должны говорить только правду, – напомнил Геннадий.
– Я и говорю правду… только правду.
– Пока вы ничего не говорите. На первом допросе вы заявили следующее, я привожу дословно ваши показания: «Убедившись, что дверь комнаты заперта изнутри и на мой стук никто не отзывается, я перепугалась и побежала звать участкового уполномоченного милиции». Так?
– Сущая правда. Так и было.
– В котором часу это произошло?
– Совсем рано.
– Точнее.
– Ну, совсем рано… Часов, однако, в семь.
– А что заставило вас чуть свет стучать в дверь ваших квартирантов?
– Кошка, – последовал ответ.
– Что? – блеснул глазами Геннадий.
– Кошка. Моя кошка.
Я, честно говоря, начал сомневаться в умственных способностях свидетельницы.
– При чем здесь кошка? – сдерживая раздражение, громко произнес Геннадий.
– При всем, – ответила Кулькова. – Она с вечера осталась в комнате, а потом размяукалась так, что у меня мурашки по спине забегали. Я потрогала дверь и крикнула: «Кошку выпустите! Нагадит она». А никто не отозвался. Я начала стучать, а квартиранты не подают голоса. Я перепужалась: обокрали, думаю, мене ночные гости, сами утекли, а кошку заперли! И подалась за участковым. Ну, потом дверь долой и увидели ее, сердешную. Лежит себе одна, а его и след простыл…
– А кто же мог изнутри запереть дверь? – попытался уточнить Геннадий.
– Никто изнутри не запирал. Я так думала поначалу. Это ее хлюст запер дверь снаружи на ключ…
– И вы не слышали, когда он ушел?
Кулькова опять тряхнула головой.
– Вот что, гражданка Кулькова, – растягивая слова, проговорил Геннадий. – Не стройте из себя казанскую сироту. Бесполезно… Мы вас хорошо знаем. Вы сектантка-вербовщица. В тридцать первом году по заданию «хлыстов» сожгли семь гектаров пшеницы на Кубани. В том же году утопили в реке Челбас двух новорожденных близнецов и были приговорены к пяти годам заключения. Вы преступница! И если думаете, что мы верим в ваше перерождение, то глубоко ошибаетесь. Выбирайте: или опять тюрьма, или душу наизнанку! Эта особа закрыла глаза не без вашей помощи. Это так же точно, как и то, что сейчас день. Выкладывайте все начистоту!..
Кулькова вытаращенными глазами уставилась на Безродного. Язык отказался повиноваться ей. Она молчала, застыв в каком-то оцепенении, видимо, переваривая