о смерти дочери родному отцу или же мачехе – это не одно и то же.
Дим-Димыч раздувал папиросу, чего никогда не делал, но это не могло продолжаться вечность. Надо было начинать, но он молчал.
– Вы, я вижу, приезжие? – нарушила молчание хозяйка.
– Вы угадали, – подтвердил Дим-Димыч и для уверенности громко кашлянул. – Очень жаль, что не застали вашего супруга…
Это была ложь… Самая бессовестная ложь со стороны моего друга. Я уже сказал, что нам надо было радоваться отсутствию Брусенцова.
То, что мы приезжие, не разрядило напряженную атмосферу. Терпение Софьи Кондратьевны подходило к концу. Она улыбнулась какой-то вымученной улыбкой, смяла в руке недокуренную папиросу и бросила ее в большую раковину на столе.
Я многозначительно взглянул на своего друга. Глаза мои говорили: «Не тяни! Становится просто неприлично… Начинай! А если не можешь – давай я».
Дим-Димыч едва приметно кивнул и спросил:
– Куда же выехал ваш супруг?
– В Барнаул. Там целая комиссия из Наркомата сельского хозяйства.
– Давно?
– Десятого числа прошлого месяца.
Дим-Димыч достал из кармана телеграмму на имя Ларисы Сергеевны и подал ее Софье Кондратьевне. Подал и не счел нужным добавить ни одного слова. Быть может, так и лучше.
Софья Кондратьевна прочла телеграмму прищуренными глазами, повела плечом и сказала:
– Чушь какая-то… Чья-то неумная шутка… Сергей не посылал, иначе я бы знала. А как она попала к вам? Что случилось?
«Важна форма, а не содержание», – вертелось у меня в голове наставление Дим-Димыча. Ну-ка, как он проявит свое искусство? Надо было отвечать. Минутой раньше, минутой позже, но надо. Наконец мой друг раскрыл рот и бухнул:
– На нашу долю выпала неприятная обязанность. Лариса Сергеевна почти месяц назад умерла…
Получилось совсем, как в рассказе Чехова. В комнате стало до жути тихо. Софья Кондратьевна смотрела на нас широко раскрытыми глазами, силясь, видимо, понять значение сказанного, и потом тихо, задушенным голосом переспросила, будто не доверяла собственному слуху:
– Умерла?
– Да, – кивнул Дим-Димыч.
– Ее заставили умереть, – пришел я не совсем удачно на помощь.
– Боже!.. Сергей! – вскрикнула Софья Кондратьевна.
Мне ни разу в жизни не доводилось видеть, как женщины падают в обморок. Я видел их страдающими от тяжелых ран, падающими под ударами мужских кулаков, умирающими от потери крови. С женскими обмороками мне приходилось сталкиваться лишь в книгах небезызвестной Клавдии Лушкевич. Поэтому обмороки я не принимал всерьез. А теперь принял. Не мог не принять. Софья Кондратьевна вскрикнула, всплеснула руками, откинула назад голову и, покачнувшись, неожиданно рухнула.
Все это произошло так быстро, что мы не смогли прийти к ней на помощь. Просто не успели. Она навалилась на край стола, он наклонился, и все, что было на нем, со звоном и стуком полетело на пол. Я не ожидал подобной реакции. Ну, слезы, крики, плач, а обморок…
– Вот тебе и мачеха! –