противника. Злополучный лис тоже сполз со своего стула и сидел теперь на полу, привалившись спиной к ножке стола и безжизненно раскинув ноги. Так он и застыл, ошалевший, с неподвижным взглядом, уперев в пол руки, одеревеневшие в бессознательном усилии.
Дормаген склонился над ним:
– Смелее! Ну же! Твоя очередь.
Фрессванст не пошевелился.
Настала пора прибегнуть к крайним средствам.
XV
Победа одной капли над восемью ведрами воды
Фрессванст оставался неумолимо глух ко всем увещеваниям, бесчувственно сносил тычки и тумаки. Но вместе с тем он, казалось, еще сохранял проблески сознания.
Тогда Дормаген принял великое решение – он пошел на крайнюю меру, допускаемую правилами дуэли напитков.
Опустившись на колени близ поверженного Фрессванста и склонившись к самому его уху, он крикнул:
– Фрессванст! Эй, Фрессванст! Ты меня слышишь?
Тот сделал в ответ едва уловимое движение, и Дормаген продолжал самым торжественным тоном:
– Фрессванст! Скажи, сколько ударов шпаги получил великий Густав Адольф?
Не в силах произнести ни звука, Фрессванст кивнул один раз.
Дормаген сделал знак одному из студентов. Тот вышел и через минуту вернулся с ведром воды. Взяв его, Дормаген выплеснул воду на голову Фрессванста. Тот, по всей видимости, этого даже не заметил.
Снова наклонившись к его уху, Дормаген вопросил:
– Сколько ударов сабли получил великий Густав Адольф?
Фрессванст дернул головой дважды.
Два студента отправились за двумя ведрами воды, содержимое которых было благоговейно вылито на его склоненный затылок. Фрессванст и глазом не моргнул.
Дормаген продолжил допрос:
– Сколько пуль попало в великого Густава Адольфа?
Пять кивков были ему ответом.
Теперь уже пятеро студентов принесли ведра, и на охваченного забытьем выпивоху обрушилось настоящее наводнение.
После пятого ведра, которое в общей сложности было уже восьмым, Фрессванст скорчил гримасу, доказывающую, что сознание возвращается к нему.
Не теряя времени, Дормаген схватил со стола склянку можжевеловой настойки и стал вливать ее в рот Фрессванста. Принимая такую помощь, тот глотал дьявольское пойло, и оно после ледяного душа обжигало его как огонь. Он конвульсивно выпрямился, напружинив зад, и коснеющим языком сипло пробормотал:
– Убийца!
И тут же вновь повалился на пол, теперь уже окончательно.
Однако сторонники Дормагена возликовали. Трихтер, распростертый на полу, бесчувственный, полумертвый, был явно неспособен продолжать поединок.
– Наша взяла! – вскричал Дормаген.
– Ты так думаешь? – произнес Самуил.
Приблизившись к своему лису, он окликнул его, вложив в этот зов всю мощь как своего голоса, так и воли. Трихтер оставался глух. Самуил в ярости пнул его ногой. Трихтер не подавал признаков жизни. Самуил начал грубо трясти