случае лишь намечает основное, общее, лишь приближается к схватыванию сложности жизни». Не стоит уподобляться тем «старым большевикам» («старые большевики», вероятно, выступают в данном случае синонимом меньшевизма. – В. К.), которые не раз уже играли печальную роль в истории нашей партии, повторяя бессмысленно заученную формулу вместо изучения своеобразия новой, живой действительности», – писал Ленин, саркастически предлагая сдать правоверных марксистов «в архив «большевистских» дореволюционных редкостей».
В последние годы жизни Ленина, с конца 1920 по начало 1923‑го, безымянная полемика с «педантами» от марксизма становится все яростнее, и это усиление её, после окончательной, казалось бы, победы революции, после гражданской войны, после «триумфального шествия» советской власти по стране, усиление, подчас уже не имевшее, казалось, разумных объяснений, свидетельствовало разве что о том, насколько внутренне мучительна была для Ленина теоретическая борьба, требующая постоянного возвращения к небезусловным и противоречивым аргументам. Ведь иногда спор не просто ведется с анонимными оппонентами, но как будто бы вообще не имеет отношения к теме.
Очень показательна с этой точки зрения знаменитая речь «Задачи Союзов молодежи». Мысль её абсолютно ясна и очевидна: молодежи, строящей новое общество, предстоит учиться и учиться, овладеть всеми богатствами культуры, накопленными человечеством. Но при этом речь пронизана бесконечными и малообъяснимыми в её контексте выпадами против «коммунистических учебников, брошюр и трудов»; против «заучивания» не только «готовых формул», «рецептов» или «предписаний» (что, конечно же, нехорошо), но даже «советов» и «программ» коммунизма; более того – призывами «отнестись к ним критически, чтобы не загромождать своего ума», страшно выговорить, всяким «хламом».
Подобная интонация была бы понятна, если бы какие–то традиционные «учебники коммунизма» действительно предавали поруганию накопленную прошлым культуру (культурный нигилизм был скорее присущ наипервейшим защитникам большевизма – пролетарским писателям и теоретикам) или сам Ленин не включал бы коммунизм в сокровищницу человеческой культуры, то есть если бы полемики в этом направлении требовал культурный пафос речи Ленина, когда он воочию увидел результаты культурно–разрушительных сил революции, начинавших одолевать в историческом процессе силы созидательные. Увидел и испугался. Всё, однако, получает прямое объяснение в более поздних заметках Ленина, а косвенное – в той общей концепции пролетарской революции на российской почве, которую Ленин предложил взамен марксовой, западноевропейской.
По существу, развернутая Лениным в последнее десятилетие XIX века яростная борьба с «легальным марксизмом», «экономизмом» и, главное, меньшевизмом как отечественной разновидностью европейской социал–демократии была наступлением