«ревизионистским» течениям!), созреют объективные экономические и общественные предпосылки для такого перехода. Однако в революционной идеологии ленинизма, определившей «особый путь» России не только в реальной исторической практике, но и в выходе за пределы марксисткой концепции истории, социалистическая утопия приобретала радикальную форму.
Пережив Февраль и Октябрь, невзирая на гражданскую войну, менее всего, казалось бы, располагавшую к теоретической деятельности, Россия сразу же вступила в ту растянувшуюся на целый век и, быть может, еще далекую от завершения эпоху, когда судьба миллионов ее граждан, их устремления, умонастроения, вкусы, быт, сама культура стали определяться и направляться материализующейся силой идей, и прежде всего – идеей построения никому неведомого «социализма», Ленинский эксперимент завершился катастрофическим провалом, смысл и последствия которого коммунистическая партия, внешне мимикрирующаяся в нашей Думе под «оппозицию», до сих пор еще в полной мере не осознала. Рискованная ставка на опережение реального исторического процесса, сделанная большевиками, проявленное ими историческое нетерпение имели огромные разрушительные последствия.
Распространенные толки об Октябре как о «перевороте», инспирированном извне и совершенном на немецкие деньги небольшой группой авантюристов, доставленных на родину из Швейцарии в опломбированном вагоне, разумеется, крайне наивны, поверхностны и ничем, кроме фабульного эпизода, с глубинным сюжетом истории не связаны. Но отдельные пассажиры этого вагона, тем не менее, ухитрились втянуть Россию в общую пучину «Октября» и последующую гражданскую войну (а все вместе эти события и не могут быть названы иначе как революцией), вбросить туда огромные народные массы. «Мы взброшены в невероятность», – писал Валерий Брюсов. В топке революции сгорели и Ленин, и миллионы людей, увлеченных его идеями.
Забудем, однако, что нам известен финал, и вернемся к началу. Два первых послереволюционных десятилетия были своеобразной творческой лабораторией, кузницей новой идеологии, хотя создавать эту идеологическую систему В. И. Ленин начал до Октября. Соотношение философии с идеологией и политикой в творческом наследии Ленина повторяет опыт марксизма с той разницей, что философия интересует Ленина еще меньше. Его единственное, собственно философское, казалось бы, сочинение —
«Материализм и эмпириокритицизм» – задумано и построено по модели «Анти–Дюринга» (точно также, кстати, «Философские тетради» как штудии для других работ напоминают «Диалектику природы»). Изложение онтологических проблем и полемика с идеализмом не выходят здесь за пределы партийной публицистики, а горы философской литературы прочитаны и использованы Лениным для решения задач конкретной политической борьбы в среде российской социал–демократии.
Вместе