своего действия. Если же Gebiet объемлет Gegnet, то формируется логика его жизни, человек впадает в моральные, экономические и иные отношения с другими хозяйствующими субъектами, его действия выходят за рамки понимания – он начинает играть и рисковать или быть тем, кто называется предпринимателем.
С О К Р А Т: дальше идти не стоит. То, до чего мы дошли, меня вполне удовлетворяет и успокаивает. Я понял источник человеческого рабства благодаря тебе. Раб, кто собственными действиями или словами ограничивает собственную мысль. К сожалению, большинство из нас – рабы. Мы связываем слово, дело и мысль и даже гордимся этим. Но мысль должна быть свободна! Всегда должен быть этот просвет и зазор между жизнью и мыслью. И свобода – только в этом зазоре. Чем шире щель между тем, в чем мы живем, и тем, что нам дано, тем мы свободней! И ничего плохого не может случиться с человеком, у которого есть свобода, потому что он свободен от случая и сам из себя представляет случай. Он начинает играть свою, а потому единственную для себя и самую важную роль.
М А Р Т И Н: роль мыслящего и размышляющего. Он – персонаж мысли, но со своим текстом, потому что – свободный.
С О К Р А Т: потому что свободна сама мысль, а свобода не имеет рабов.
В буфете все еще висел плакат старинной работы, обезображенный рукой местного хулигана «вечно сияй над республикой нашей мир, спид, май!»; ниже, под плакатом продавались жареные голенастые недопетухи по цене осетрины и яйца, но не их, а куриные, естественно, по цене осетровой икры. Есть хотелось всем, несмотря на отсутствие денег у многих. Двое рискнули жареной скумбрией, уже было снятой с вооружения витрины, и устроились за дальней стойкой.
С Ы Н: слушай, давай, наконец, разберемся, кто из нас есть кто.
Д У Х: я думал, что тебе достаточно будет этой макрели
С Ы Н: это скумбрия
Д У Х: да, здесь ее почему-то все называют скумбрией, но ты, как всегда, с тех пор как мы с тобой расстались, – помнишь? Там, на кресте, – т ы не даешь мне покою разделением труда и сути, пойми – мы троесути.
С Ы Н: я вот о чем сейчас думаю: в каждом человеке есть душа, психэ, как говорят эллины. Это – ветхая душа, ее вдохнул в человека еще ветхий Отец, то есть когда Он был ветхим. И те же эллины утверждают, что за каждым человеком стоит его даймон, душа, внеположенная человеку. Она – его совесть или соблазн, его духовная тень, его ангел-хранитель. Человек – не вместилище даймона, но его второе «я». Душа-психэ – душа жизни человека, его дыхание, душа-даймон – душа сути человека, его нрава и характера, его бытия.
Д У Х: да, похоже, что так и что у человека, похоже две души – ветхая и новая. Что же из этого следует?
С Ы Н: а то, что ты – психэ человека, ты присущ всем людям и присущ всегда, по их рождению, а я – я даймон, который, как и талант, дан всем, но не в равной мере. Я всегда немного не в человеке – в его иконах, распятиях, молитвах, покаяниях и раскаяниях. Но дорожат – прежде всего тобой, как необходимостью. Меня же можно даже предать, что частенько