останется совсем-совсем немного:
Весь мир в добре и зле, как есть он — полюбить.
Тебе останется и уж совсем немного:
Часы, секунды, ночи, дни — забыть.
Тебе останется совсем-совсем немного —
Забыть, что сердце есть живое у тебя.
Останется принять тот крест от Бога —
И всех любить: тебе ведь все теперь родня.
Коли запомнил крепко, что тебе осталось,
Бери без робости заветный белый лист.
Теперь пиши — смиренно, терпеливо, величаво:
Величье мира и листа не терпят суеты.
Теперь, поэт, пиши.
Живо пиши!
«В руки карандаш возьму, палитру, кисти …»
В руки карандаш возьму, палитру, кисти —
Словом нарисую солнечную летнюю поляну,
Рифмой земляничку алую да сочную выпестую,
За углом, на перекрестке меж землей и небом встану.
Соберу поводья звонких хохотушек-радуг,
Стану хохотушкою поэзии всех стран, веков,
Разбросаю по Вселенной всей серебряной монетой радость,
Души-птицы лаской освещу да выманю из оков.
Вместе с душами свободными мы мир раскрасим,
Кое-где нечаянно одну лишь желтую мы акварель прольем —
Чтобы солнышко не днями – ночами нам смеялось и сияло,
И голубизну нечаянно плеснем в погрязший в тине водоем.
А потом мы с душами свободными планету новую откроем
И не номером означим, а планетой Счастья назовем.
К ней взовьемся мы на корабле, назвав его Мечтою.
А слова – ключи Творения – уже вручил мне утром ранним Бог!
«Поэзии доступен ум один …»
Поэзии доступен ум один —
Лишь тот, что в сердце:
Холодной логике ума
Она противится.
Холодной логикой ума
Законы пишутся.
Поэзия сама умна:
Закон ей – сердце.
Поэзии достоин ум один —
Бессмертный ум сердца.
«В благословенном чуде пребываю …»
В благословенном чуде пребываю —
Стихов-игрушек я шары ловлю.
Стихов шкатулки, ларцы открываю —
И изумруды, яхонты беру.
Беру, играя – и стихи не возражают,
Сокровища мне сами нежно отдают.
Омытые любовью, я им возвращаю
Блистающие бриллиантами стихи.
И, как у мира первых дней Творенья,
Стою у бездн творенья на краю.
И стихотворенье за стихотвореньем
Благословляет лучезарный путь.
«Бестолковейшая штука – жизнь поэта…»
Бестолковейшая штука – жизнь поэта.
Ничего ему в ней не принадлежит.
Лишь проснется на границе тьмы и света
И уже к листу стремглав бежит.
Лист-тиран его терзает так и эдак,
Проверяет прочность, зоркость глаз.
«А зачем родился ты поэтом?» —
По любому