велел слесарю представительный. А Тихомировым сказал: – Сейчас посмо́трите, может, что-нибудь странное заметите… Вы у него часто бывали в гостях?
– Ни разу, – хмуро ответил Артур. – Только «здрасьте – до свидания», и все. Семьями не дружили.
Представительный посмотрел на него оценивающе, кивнул.
– Ну, – сказал, – это понятно. И все-таки посмо́трите, мало ли.
– А что произошло-то? – не выдержала Елена. – Почему вы ломаете дверь?
– Соседи жаловались, третьи сутки подряд телевизор не выключает, даже ночью. А это вот родственница Клокачева, утверждает, что он знал о ее приезде и не мог никуда отлучиться.
– Прошу, – лениво сказал слесарь.
Замок он выворотил в три скупых движения, не особо чинясь.
Тихомиров боялся, что в квартире будет не продохнуть: если два дня уже… да батереи жарят… понятно ведь, чего ждать. Но внутри оказалось на удивление чисто, и пахло лекарствами, конечно, и старыми газетами, но ничего такого. Ничего и никого.
– Пусто, – подытожил представительный. – Как будто вышел мусор вынести. Мажук, свяжись, какие у нас здесь ближайшие больницы? Фотку вон возьми, для опознания. И выключи уже на хрен этот телевизор, голова раскалывается.
Дальше все было просто: минут пятнадцать пришлось подождать, пока составят и дадут на подпись протокол, за это время Елена дважды звонила Антонине Петровне, чтобы та не волновалась и успокоила вернувшуюся из школы Настену. Впрочем, если верить невнятным сводкам с полей, Антонина Петровна подозревала, что переживает Настена не из-за пропавшего отца. Опять какие-то бури в школе.
Дважды звонили из журнала, договаривались, потом передоговаривались насчет встречи и фотосессии. Тихомиров сатанел, но терпел.
Наконец документы были готовы, «вот здесь и здесь, пожалуйста», и – с чистой совестью на волю. Родственница, правда, отпускать ментов не спешила: дрожащим голосом требовала, чтобы «завели дело». Те устало, уныло объясняли, что – ну нет же пока оснований, ну мало ли, да и толку никакого все равно…
В коридоре тем временем коллеги представительного лениво осматривали шкафчики, антресоли, рылись в тумбочке под телефоном. Один аккуратно выложил на расстеленную газетку трофеи: щетки, скрюченные тюбики из-под крема, потом в отдельной коробке – три сочно-оранжевых елочных шара, пару плюшевых зайцев, игрушечный автомобильчик…
Артур вздрогнул и отвел глаза. Ждал, что вот-вот кто-нибудь скажет с ухмылочкой: «Постойте-ка, товарищ Тихомиров. Ничего не хотите нам сообщить, Артур Геннадьевич?»
Но никто ничего не заметил. Даже Елена.
Слесаря на лестничной клетке уже не было. Перед дверьми крутилась вислощекая тетка со второго этажа – Эмма Эдуардовна, что ли. Всегда с Тихомировым раскланивалась так, будто самим своим существованием он оскорблял ее в лучших чувствах.
– Добрый вечер, – кивнула ей Елена.
– Добрый?.. – полувопросительно произнесла Эмма Эдуардовна. Выдержала паузу, поняла, что никто разговор не поддержит, и зашагала по лестнице