цвета темной морской волны и в васильковую шаль, купленную специально для этого случая.
– Что? Это не она. Выглядит, как кукла гуттаперчевая.
Она лежала дома красивенькая и не худая, а тут вообще чужая! Лицо и щечки были морщинистые, но нормального цвета, а тут ей губы, брови и щеки размалевали – совсем не наша Томочка! Неуловимо изменилась, как говорят, после пластической операции, только чуть-чуть исправят форму носа и уже другое лицо.
Моя подруга говорит:
– А это точно Томочка? Может, тебе другую бабушку вынесли?
Я с досадой сказала:
– Да ладно. Это уже не она. Как она говорила? Арендованное тело. И совсем больное, не жалко. Потертый скафандр, отслуживший свой срок.
Отпевали в соборе. Гроб стоял так, что голова была прямо над центром круга, выложенного из плитки.
Никита сказал:
– Ей бы понравилось, пели красиво, в храме гулко. Я увидел, как ее душа весело покружилась и улетела.
Мне никогда не хотелось, как ей, выступать на сцене или говорить речи. Но на поминках, прежде чем выпить за упокой, я извинилась, что буду читать с телефона, и срывающимся голосом начала:
– Героиня одного фильма сказала: «Я хочу, чтобы моя мама умерла счастливой». Я считаю, что моя мечта сбылась, моя мама умерла счастливой, дома, на своей кровати, зная, что ее семья ее любит.
Жизнь у нее была трудная и запутанная, с крутыми виражами и сумасшедшими круговоротами. Она была деятельным человеком, и когда ослепла, то очень переживала, что не может мне помогать по дому. Начались болячки и угасание. Но она никогда не была овощем, нытиком, вредной и ворчливой бабкой, которая сидит на лавочке и обзывает молодых наркоманами и проститутками. Она говорила: «Есть у меня большой грех – многословие». Я прихожу с чьих-то похорон, а она говорит: «И что? Кто-то что-то сказал? Нет? Кушайте-поминайте? Как же так? Не нашлось для человека двух хороших слов? Я бы сказала!» Ей много лет пришлось быть в похоронной комиссии на шахте, и она всегда находила нужные слова.
Она была очень вдумчивым, любопытным и грамотным человеком и до последнего дня стремилась узнать что-то новое, сокрушалась, что так мало успела, а в мире столько интересного. У нас сейчас вся память в телефоне, в интернете, контакты, путешествия, события, знания. Мы не даем себе труда это запоминать. А у нее не было возможности читать и изучать что-то новое, поэтому она постоянно пользовалась своей памятью. Записывала понравившиеся песни, притчи, вспоминала стихи и слова романсов, которые учила в школе и пела в техникуме со сцены. Говорила: «Мозг, как пластилин, и его надо постоянно разминать и тренировать, он становится теплым и податливым».
Те, кто познакомился с моей мамой уже сейчас, удивлялись. Надя, психолог, Лиля, тренер, Аня, мой дизайнер, молодые люди, восхищались ее талантом и жизнелюбием. Она часто повторяла слова отца: «Дочка, не горюй! Это не последний поцелуй. Надо быть жадным до жизни. Надо жить! Жить!»
Для нее я должна была быть дочерью, а была кем? Воспитателем, судьей, строгим редактором, мамой, которая ухаживает. Да, я высказывала ей свою любовь,