боку?
– Читал свои пьески. Вот эту, и еще «Паломников». В одном колледже, в Денвере.
– Имели успех?
– Некоторый… Да, можно так сказать. Народу – набралось. Профессор Лейдерман хотел меня послушать; жаль, не сумел приехать. Потом вопросы задавали.
– О чем были вопросы?
– Что могут спрашивать студенты?.. Всякий вздор.
– Ну а студентки?
– Что – студентки?
– Как там студентки?
– Обыкновенные студентки, очень миленькие.
Мовчун вошел в зал. Тиша Балтин и завлит театра Маша сидели рядом на краю неосвещенной сцены и болтали ногами. Больше в зале не было никого. Мовчун спросил:
– Куда все подевались?
Юная Маша спрыгнула со сцены и, отряхнув юбку, доложила:
– Гуляют где-то в парке; дышат. Вас ждут.
– Не в службу, Машенька, а в дружбу. Соберите.
Как только Маша упорхнула, Мовчун сурово попросил:
– Не выбивайте мне завлита из работы.
Тиша Балтин лишь вздохнул в ответ.
… Они входили в зал по одному: Линяев, он же Массовик-затейник, Охрипьева-Невеста в белом козьем свитере (чтоб помнить и на репетиции о белом свадебном наряде), Родители Невесты: Селезнюк и Некипелова, Жених Русецкий, Тамада Шамаев и гости: Серебрянский, Иванов, Обрадова и Брумберг. Назначенный на роль Торговца смертью Шабашов вошел последним, но зато его седой и гордый кок стоял над головами всех, как парус.
– Прошу внимания, – сказал негромко Мовчун, как только все расселись в зале. – Во-первых, о гастролях. Нам подтвердили – едем в Югославию. – Зал оживился, и, едва лишь оживление улеглось, Мовчун добавил, как бы между прочим: – Потом – в Италию, спектакли в двух городах, каких, пока не уточнили. – Не дав, как было б должно, зашуметь, он объявил: – План наших действий вам известен. Если кто забыл – напоминаю. Репетируем до утра. Днем отсыпаемся – кто хочет, здесь, кто хочет – дома. Завтра даем «Двенадцатую ночь». Надеюсь, Серафима не забудет напомнить Соболевской и Парфенову, которых с нами нынче нет, что завтра им играть… Затем ночуем дома. Послезавтра репетируем весь день. Спектакля послезавтра нет… Что ж, приступаем. Дед и Шамаев – первый выход ваш; пока без мизансцен; обкатываем текст… Текст помните – или дать бумажку?
– Я выучил, – ответил гордо Шабашов, поднимаясь на сцену.
– Я б уточнил немного по бумажке, – сказал застенчивый Шамаев.
– Ну так возьмите текст! – сказал Мовчун. – Где текст?.. Так, текст у Серафимы, очень мило.
– У меня есть экземпляр, – подала голос Маша.
– Вперед, – сказал Мовчун.
Ступая робко, словно по дорожке льда, неся торжественно перед собой, как Фирс несет поднос, раскрытую на середине пьесу, Шамаев поднялся на сцену.
Мовчун актеров не перебивал. Он их не наставлял еще. Он просто слушал, силясь уловить в их голосах возможности иных, пока ему не слишком ясных смыслов. Так он привык. Мысль Мовчуна, всегда дремавшая над пьесой и даже над эскизами художника к спектаклю, мгновенно