Будды и свастиках на развалинах синагоги в Тивериаде, об истинном братстве истинно избранных… Когда друзья, пораженные широтой его познаний в области, в которую сами только вступали, попытались его успокоить, он стукнул кулаком по столу и, поднявшись, поклялся – пройти посвящение единолично.
– И не на телячьей крови… сами ее глотайте – тешьте себя! – кричал пьяный граф, пока Вагнер и Гесс его выводили. – Я вам покажу пример! Не я, так мое дело с вами останется!
– Подумай, какая связь между бредом Блаватской, какими-то фантазиями какого-то Гербигера и нашей оплеванной, умирающей страной?! – старался урезонить его Гесс.
– Ты слишком трезв. Трезвым не изменить мира! Какая связь?.. Я вам покажу – какая, – был ответ.
Во время зимней сессии 1919 года бывший генерал рейхсвера, а теперь профессор Мюнхенского университета Карл Хаусхофер, принимая зачет у очередного студента, внезапно поднял брови и пристально вгляделся. Этот первокурсник был в форме Добровольческого корпуса, с двумя Железными крестами, а слева, почти под самым воротником у него был приколот значок: черная свастика с мечом и венком.
– Снимите, – быстро, почти не разжимая губ, потребовал Хаусхофер.
У него у самого под пиджаком имелся такой же – знак «ордена Туле», который не полагалось афишировать.
Этим же вечером профессор и студент снова сидели друг против друга в университетском кафе.
– Я, признаюсь, сначала подумал, что вы таким способом хотите получить зачет, – пошутил Хаусхофер.
Но студент не поддержал шутливого тона. Он еще крепче сжал тонкие губы; взгляд сделался острее и нетерпеливей.
– Хорошо, – кивнул Хаусхофер, – поговорим.
Они проговорили не один этот вечер; еще много вечеров и ночей учитель станет разъяснять своему понятливому ученику Рудольфу Гессу множество удивительных вещей. Но главное – поделится с ним своим разочарованием – в строго научном знании, в возможностях и перспективах современной науки. И даже не столько в ней самой, сколько в ее методах. «Иррациональное – вот ключ к рациональному, который немцам стоит теперь попробовать, – скажет Хаусхофер, и Гесс примет это. Раз и навсегда.
Магистр «Туле» фон Зеботтендорф особенно ценил таких людей, как Хаусхофер, умевших всему придать наукообразную форму, и еще – таких, как мюнхенский поэт Дитрих Эккарт, пьяница и романтик, знаток германской истории и автор боевого клича «Германия, проснись!».
В начале февраля Эккарт, по просьбе магистра, повез нескольких посвященных, в том числе Гесса и сына Хаусхофера Альбрехта, в Баварские Альпы, к «свирепому пророку», автору доктрины «Вель» («Вечного льда») герру Гербигеру, ютившемуся тогда в скверном домишке, нависшем над пропастью.
Белобородый, экспансивный, изголодавшийся по общению «пророк» метался по душной комнатенке и выкрикивал свои «истины» о борьбе льда и пламени, о пятой луне, о «высших неизвестных», но стоило только кому-нибудь