еще не было объявлено, но его ждали. Никто еще толком не понял, что произошло. Раньше после каждого теракта Катьке кто-нибудь звонил, советовались, обсуждали, что делать, – теперь, когда на месте Комсомольской площади зияла яма глубиной в три метра, телефон замолчал наглухо, телепрограммы прекратились по случаю траура, президентское обращение задерживалось.
– Катька, – помолчав минут десять, чтобы она успокоилась, сказал Игорь. – Теперь-то ты понимаешь?
Она кивнула.
– Ты поедешь со мной?
– На Альфу Козерога?
– Неважно. Долго рассказывать. Ты сама-то видишь, что здесь больше оставаться нельзя?
– Вижу, – тупо сказала Катька.
– Высморкайся. Ты говоришь глухим басом, как Баба-яга из ступы.
Она послушно высморкалась. У нее не осталось ни сил, ни воли. Скажи он ей сейчас: «Садись в ступу, и полетели», – села и полетела бы, не зная, зачем и куда.
– Ты мне все еще не веришь?
– Почему, верю.
– Ну так и поехали!
– Куда?
– Это неважно, я тебе говорю! Надо уезжать отсюда!
– На чем?
Он стукнул себя кулаком по колену и отвернулся. Катька смотрела на пруд, по которому плавали желтые каштановые лапы о пяти толстых пальцах, липовые сердечки, кленовые ладошки. Все взорвалось, и органы неведомых существ раскиданы повсюду. Надо было дожить до того, чтобы в каштановой и кленовой листве мерещились оторванные ручки. Листья осыпались лавиной, да и все сыпалось. Как это я раньше не замечала, что осень – взрыв, что повсюду валяется мертвое, только что бывшее живым? Как страшно листьям, но ведь нам страшней. У них есть какая-то надежда – деревья остаются, все продолжится; а где наши деревья? Ветер может сколько угодно таскать листву по асфальту, по чахнущему газону, – живей она от этого не сделается.
– Хорошо, – сказал он наконец. – Это уже против всех инструкций и вообще против совести. Но меня так и так отзывают, терять нечего. Я тебе покажу тарелку.
Некоторое время до Катьки не доходило.
– Ты же сказал, тарелок не бывает.
– Неважно. Полное название ты все равно не поймешь. Считай, что тарелка.
– Где она?
– У меня на даче. В Тарасовке, по Курской дороге.
– В смысле?
– В обычном смысле, в сарае.
– Подожди. Откуда у тебя дача?
– Почему у меня не может быть дачи?
– Но ты же заслан. Ты что здесь, с пятидесятых годов?
– Почему с пятидесятых?
– Ну… когда давали дачи…
– Господи. Купили мне дачу, чтобы было где хранить тарелку. Трудно, что ли? Где я, по-твоему, должен ее держать в городе?
– Она… она очень большая, да?
– Не очень. Но там стартовая площадка, там вообще все для взлета. Как я буду взлетать из Свиблова? С крыши, как Карлсон? Она сама по себе компактная, я мог бы ее хоть под кроватью держать. Но нужно пространство, чтобы… ну, старт и все…
Катька смотрела на него внимательно и испуганно. Он не шутил.
– И когда мы едем?
– Поедем завтра.
– А