всё ещё наводила последние штрихи макияжа, чтобы скрыть следы проникновения. Наконец повернулась к зятю и сказала:
– Всё, уходим не торопясь. Иди за мной и ставь ногу туда, куда буду ставить я.
Вскоре они уже шагали по берегу реки в сторону дома. У каждого за спиной увязанная верёвками маячила вязанка дров с хворостом. У Виктора Алексеевича она была раза в два больше чем у тёщи. Было ещё только утро, когда оба находились уже у себя в доме. Первый рейд оказался удачным, потому что на их пути даже встречных не оказалось. В последующие дни Виктор Алексеевич в походы отправлялся сам, каждый раз принося чуть
менее мешка пшеницы. Под конец выяснилось, что в захороне- нии лежало изначально восемь мешков: подсчитав, вес даже удивился, оказывается, там лежало более полутоны зерна. По- следние две ходки в одну ночь Виктор Алексеевич сделал, когда повалил снег, и началась настоящая метель. В ту ночь он под ме- тёлку выбрал всё из ямы, после её завалил, как попало всем, что было под рукой, забросал ветками и сухим бурьяном, перекре- стился, помянув благодарностью неизвестного хозяина зерна, и пошёл уже, не разбирая дороги. Заготовка дров на зиму была окончена. Зерно спрятали в погребах в ямах, заставив те места кадушками и всяким хламом. Теперь голодная смерть им не гро- зила. Любовь Филипповна предупредила дочь, чтобы не вздума- ла что-нибудь печь в печи из пшеницы: «Сразу на всю деревню дух пойдёт, его ни с чем не спутаешь. У человека истощённого голодом от этого запаха сознание теряется…» – сказала она.
– Как же я могу что-то спечь из зерна, если его ещё смолоть надо, – сказала дочь.
– При желании можно и в ступе столочь, после на сито про- сеять и пеки на здоровье: хоть и не первый сорт мука, но мука всё – таки. Варите в чугуне, оно-то так надёжнее будет.
Отправляясь к родителям, всякий раз, насыпала в кувшин зерна и относила им. Семья деда Филиппа разрослась: у Ивана, брата Любовь Филипповны было уже четверо детей, самому старшему Ванечке шёл шестнадцатый год, Таисии было девять, Катеньке четыре года и самой меньшенькой Марии два годика. Однажды, когда она принесла пшеницу в очередной раз, отец отозвал её в другую комнату и стоя на пороге, строго спросил:
– Любка, ты, где зерно берёшь?.. Ты с огнём не шути! По краю пропасти сама ходишь и нас под беду подвести можешь!
Дочь не стала лукавить и изворачиваться, а взяла за локоть отца и увела в дальний угол горницы, где под стеной стояли лавки, а в святом углу расположился иконостас с большой мер- цающей огоньком лампадой. Усадила отца на лавку, сама села с боку и немного наклонившись к его плечу, стала тихо рассказы-
вать, всё как есть. Когда она умолкла, отец ладонями хлопнул по своим коленям и сказал громко:
– Ох и шельма же ты Любка!.. какая с мальства была – такой и в жизни осталась!
Жизнь текла своим чередом. Начало зимы ещё не успело поставить людей на грань жизни и смерти,