когда знаю, что мои побратимы сейчас насмерть рубятся! Я же с ними ещё в шестнадцатом на австрийцев в лаве ходил, в прорывы и рей- ды, раз чуть до самой Вены не дошли! Скольких схоронили! Меня поперёк лошади до Карпат еле живого довезли, жизнь, считай, спасли! И получается, что сейчас они там – на Дону головы кладут, а я тем временем, под титькой бабской лежу, пригрелся! Пойми ты! Ну не могу я их бросить!.. они же мне как братья, это как струсить, предать, в бою спрятаться! Не могу, понимаешь?!
Катя продолжала сидеть на прежнем месте, в том же согну- том положении, опустив голову, а слёзы обильно текли по её щекам и капали на половичок, прокинутый возле кровати. Катя его не перебивала. Она заранее знала: что вот он сидит перед
ней, свесив голые ноги до пола, и видит она его, возможно в по- следний раз в этой жизни.
– Егор, – сказала она через слёзы, – тебя же убьют! Что же я буду делать с этой оравой детей? Мы же не выживем без тебя! Разве ты этого не понимаешь?!
– Если тому быть, Катенька, так меня и здесь чекисты рано или поздно кончат. Прознают за прошлое: с кем воевал, на чьей стороне и отведут к яру. От судьбы не уйдёшь! Ну, а если что, бросай всё и перебирайся в Кочетовскую: там родни много про- пасть не дадут. А с хлопцев моих лихие казаки выйдут!
В одну из ночей, Катю, словно кто подбросил в кровати. Вскочила, ладонью проверила тёплое ли место мужа в постели, убедившись, что оно давно видимо холодное в одной исподней рубашке кинулась во двор. Зашла в сарай и сразу всё поняла. Рядом с коровой место было пусто, лошади не было. Взявшись за столб разделявший кормушку коровы с конём, она навзрыд заголосила тихим стоном, постепенно сползая по столбу на зем- лю. Когда колени коснулись пола, усеянного соломой, опёрлась руками о ясли, положила голову на них и плакала до тех пор, пока уже и слёзы перестали течь по щекам. Начало зимы три- дцать второго года было для неё зимой последней в её жизни. Третий год шёл, как о судьбе Егора не было никаких вестей. В душе она давно уже смирилась с тем, что живого его давно уже нет, было бы иначе, весточку подал бы. В тот день, когда был съеден последний кабак, последний буряк, последний засохший сухарь и всё то, что можно было сварить и как-то хоть через силу съесть, она вдруг поняла, что это конец! Просить у кого-то она не могла. Таких людей она просто не знала, у кого можно было что-то попросить, и кто мог бы с ней чем-то поделиться. Не- сколько дней назад, она, переодевая младшего сына, обратила внимание на его ноги и низ живота. Отёчность была видна не- вооружённым глазом. Не имея достаточно еды, дети пили всё время воду. В ту минуту, когда она увидела результат на сыне, её будто прострелило – водянка! Она тут же раздела остальных
детей, осмотрев их, утвердилась в первоначальном выводе – дети стали опухать! Затем посмотрела на свои ноги: те тоже бы- ли отёчные. В тот вечер, когда она поняла, что покормить на ночь детей ей нечем и завтра она так же не сможет дать им что- нибудь из еды: она натопила в доме печь, нагрела