плачевный вид. Даже ночью было видно всё то, запустение, заброшенность, ветхость общую серость когда-то процветающего хозяйства. Многочисленные строения: сеновала, сараев, амбаров, которые заросли деревьями и молодыми их по- бегами. В крышах строений зияли дыры, которые на фоне осталь- ной кровли покрытой снегом выглядели пугающе, будто глазницы чудовищ. Правда, у самого жилого дома наблюдался порядок и ухоженность, виделась хозяйская рука. Остановившись у изгороди, Любовь Филипповна сказала:
– Ждите здесь, а то ненароком перепугаем хозяйку, потом горя не оберёшься.
Открыла калитку и пошла к крыльцу дома. Во дворе за- лаяли собаки, которых Любовь Филипповна, притопнув на них ногой и накричав немного, успокоила. Пробыв в доме всего несколько минут тут же вернулась и, подойдя к мужчинам, сказала:
– Снимайте Василия с лошади и ведите в дом. Может, и са- ми до утра перебудите?
– Нет, Люба, – сказал Тимофей, – доведёшь парня до хаты сама, а нам ехать надо… – ночью даже лучше. Спасибо тебе за всё. Возможно, уже никогда и не увидимся более, так что про- щай сестрица, не поминай лихом донского казака Тимоху! Дай я на прощанье тебя поцелую, Сашка на том свете, думаю, не при- ревнует. А Ваську когда выходите так пусть домой возвращает- ся, если к тому времени будет куда возвращаться.
Он подошёл к Любови Филипповне, обнял её и троекратно, как это принято в православии поцеловав, тут же подошёл к своей лошади вскочил в седло и трое всадников растаяли в бе-
лой мари ночи. Она хотела ещё что-то сказать на прощанье, но так и не успела казаков уже и след простыл. Какое-то время стояла, печально смотрела в пустой след, чувствуя в душе, что вот опять из жизни ушло то мизерно дорогое, связанное с про- шлым и скорее всего навсегда, в душе чувствовалась невозмес- тимая горькая утрата. Подошла к Василию, взяла из его рук по- водок уздечки и повела коня за собой, а его под руку. С крыльца уже спустилась кума Галина забрала раненного и повела в дом. На пороге тот обернулся и сказал:
– Тётя Люба, оружие в дом внесите, пожалуйста.
– Не переживай и коня твоего хорошо спрячем и с оружием твоим ничего не случится, иди уже в хату.
Любовь Филипповна сняла с седла висевшее там оружие и занесла в коридор, потом повела коня в дальний угол большого двора в заброшенный длинный сарай, там расседлала, привяза- ла его и, уходя, сказала коню: «Потерпи немного, скоро приду напою и накормлю». Входя в дом, по пути прихватила оружие, внесла в комнату и сложила на стол:
– Надо же, сколько вы тяжестей тягаете за собой, – сказала она и стала, как на витрине магазина на столе раскладывать оружие. В один ряд на столе она выложила: шашку, карабин, револьвер, маузер, две гранаты, сумку с патронами и немецкий штык-нож.
– А два нагана тебе зачем, Василий? – спросила она.
– Второй тот большой – маузер не мой, – ответил он, – по наследству