нет, нет… уходим… – такие возгласы звучали с разных сторон детской площадки.
«И чего они так нервничают? – подумала я, иронично поглядывая на них. – Куда спешат? Кто ждет-то их дома? Муж на диване? Сто лет они ему сдались…»
Постепенно гвалт затих, и я полностью погрузилась в рассматривание чужих окон и в свои собственные мысли. Домой идти не хотелось. Свежий весенний воздух дурманил голову, будто после принятия хорошей дозы алкоголя. Среди обрывков кружащихся мыслей почему-то, как перед смертью, стали проплывать воспоминания. Приятные и не очень.
«Никогда не думала, что к сорока превращусь в такую брюзгу. Какое-то дурацкое состояние. Состояние тупика… А говорят, сорок пять – баба ягодка опять. Какая там ягодка… и правда, не ягодка, а бздника. Никаких приятных желаний. Никаких радостных мечтаний. Один пшик остался».
И чем больше я рассуждала, тем сильнее становилось себя жалко. Казалось, жизнь закончилась, и я никому не нужна. Дети выросли. А муж… муж лежит на диване, где ему и положено. Рот открывает только тогда, когда нужно в него положить кусок пирога или влить пива. Я уже толком забыла, как звучит его голос. Но, может, поэтому мы и живем все еще вместе. Если бы разговаривали друг с другом, давно разругались бы и развелись. А так… мирное сосуществование двух особей неопределенного пола.
«Точно… неопределенный», – мысль понравилась, и я представила внешний вид мужа. Высокий и стройный в прошлом, теперь он стал длинным и сутулым, а вечно растянутые на коленках штаны превращали его вообще в фигуру из комикса. Я хихикнула, но тут же осеклась, вспомнив себя стоящей перед зеркалом.
«Да уж… тоже еще тот портретик! Не к ночи будь помянутой! Или увиденной…» – хотелось быть объективной.
В отличие от стройного и почти спортивного мужа с намеком на бицепсы на руках и «квадратики» на животе, которые называли прессом, я была в молодости полненькой и сдобной. Небольшая полнота округляла мои формы до женственных и привлекала внимание мужчин. Полнота была соблазнительной, а тонкая талия при наличии четвертого размера срабатывала беспроигрышно. Причем четвертый размер некормящей мамы не выглядел полуопустошенным резервуаром для хранения молока. Сейчас же эти формы разъехались до неприличных размеров, хотя дрожжами я себя не подкармливала. Кроме излишней полноты, от которой никуда не деться, были и другие символы застойного вида. Я глянула на руки, сцепленные на животе, и сразу же сунула их в карманы пальто.
«Да, ручки мои, ручки, – тоскливо подумала я опять с жалостью к себе, – некому о них позаботиться, к маникюрше сводить…»
О ногах вообще думать не хотелось. Хорошо, они в сапожках и их не видно.
Я выправила спину, приосанилась… но это не помогло, и ощущение сдувшегося шарика одолевало все сильнее. В глубине души я понимала, что сама виновата в неухоженности свои